"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков

Днем и вечером в театре «Горе уму».

15 января

<...> Вечером у Вишневского.

Звоню ему, как сговорились, и он приглашает немедленно приехать. Еду. Он живет в надстройке в том доме в Кисловском переулке, где жил мой школьный товарищ Саша Бакаев. В той же надстройке живет Фр. Вольф13 и еще ряд драматургов. В.В. встречает меня приветливо и не выражает никакого недоумения. Я напоминаю ему о нашем «знакомстве». Он кратко говорит: «Я помню». Рассказываю о положении в театре, о работе над «Годуновым» и «Наташей» и ее бесперспективности, о репертуарном тупике и нашей изоляции, о самом В.Э. и его настроении, говорю о «недоразумении» в их отношениях и пр. Говорю долго — часа полтора, и В.В. меня не прерывает почти. Мы сидим вдвоем. Посреди моего рассказа вошла и сразу ушла его жена, художница С.Вишневецкая. Разговор происходит не в кабинете, а в комнате, напоминающей столовую. На яркой скатерти стола большая ваза с огромными апельсинами, которыми он меня угощает. Он слушает с явным интересом, внимательно, видимо соглашаясь с моими оценками и характеристиками. Я беру быка за рога и прямо предлагаю ему помочь найти пути к примирению с В.Э., говорю о пьесе об Испании и пр. Он сразу и легко соглашается с моими фантастическими проектами и сомневается только в реальных путях к примирению с В.Э. и З.Н. Я самоуверенно беру на себя миссию посредничества, немного привираю, что В.Э. как-то хорошо вспоминал о нем, чуть-чуть льщу, и он соглашается на все. Я прошу только дать мне время для подготовки и дипломатии, и он тоже соглашается. Чувствуется его неугасший интерес к В.Э. и то, что его прельщает возможность работы с ним. Он даже говорит, что готов сам сделать первый шаг, когда я ему дам знать, что это будет кстати... Конечно, я тоже немного преувеличил свои полномочия, сказав, что я говорю не сам от себя, а от некой группы актеров. Впрочем, он не спрашивает, из кого она состоит. Кончается разговор более чем дружелюбно. Он предлагает чай. Я отказываюсь. Он чистит апельсин. Я следую его примеру. Еще говорим об Испании, о военной угрозе и т.п. Он относится к военной опасности очень серьезно и высказывает мнение, что лето этого года будет «критическим»...

В общем, я просидел у него больше трех часов. Ухожу, не чуя ног от радости. Если бы мне это удалось — новое сотрудничество Мейерхольда с Вишневским могло бы стать спасением для ГосТИМа.

Захожу по соседству к нашим на Б.Знаменский. Возвращаюсь на трамвае «А».

Насыщенный, трудный день, но я почему-то совсем не устал.

Вернувшись домой, не мог заснуть и долго читал 3-й том Марселя Пруста, который только что вышел.

16 января

Днем в театре на репетиции «Вступления». Вечером на Страстном в Училище показ учебных отрывков, и В.Э. просит меня зайти за ним заранее. «Надо поговорить, а потом пойдем вместе...»

Захожу за час с лишним. В театре чеховский спектакль и З.Н. играет в «Медведе».

В.Э. ждет машина. Он предлагает проехаться до показа, и мы с ним катаемся около часа.

В районе Петровского парка В.Э. останавливает машину и предлагает мне пройтись с ним «по снежку» до табачного киоска: забыл папиросы. Я предлагаю сходить один, но и он вылезает из машины, и мы идем в темноту, где светится предположительно огонек киоска.

Когда мы отошли от машины, В.Э. начинает с того, что высказывает, как он мне доверяет, а потом рассказывает о поразительном проекте, связанном с судьбой ГосТИМа.

У него есть связи в военных кругах. Командующий Московским военным округом Белов даже бывает у него в доме: я один раз встретил его. Знаком он и с Тухачевским, который, как и он, из Пензы. Короче — ему стало известно, что вскоре Тухачевский заменит Ворошилова в должности наркомвоена. И тогда Тухачевский поможет ему сделать ГосТИМ вторым театром Красной Армии (экспериментальным). А это даст нам возможность уйти из-под власти Керженцева в военное ведомство, где В.Э. будет, при поддержке начальства, сравнительно независим. Это пока еще, конечно, строжайший секрет. Знают об этом только военные, он сам, З.Н., Зайчиков14 и теперь я. Все это должно осуществиться вскоре, когда Тухачевский вернется из Сочи, где он находится или куда собирается в отпуск — точно я уже не помню... Это, конечно, замечательный выход из положения, ибо сейчас все неприятности театра связаны с одиозным отношением Керженцева и Боярского, руководителей ВКИ.

Воспользовавшись его настроением, я делаю разведку насчет Вишневского, соврав, что будто бы я случайно встретился с ним в одном доме и тот очень о нем расспрашивал. В.Э. принял это вполне добродушно, хотя и спросил: «В каком доме?» Я сразу ответил, что у Фридриха Вольфа... Говорим еще о слухах, что ГосТИМ будет на год послан на Дальний Восток. «Что ж, Пушкина, Грибоедова и Лермонтова посылали на Кавказ, почему бы и мне не съездить на Дальний Восток, — говорит В.Э., чуть-чуть шутливо позируя. — Посмотрим, посмотрим...» Я понимаю, что он уже одержим идеей уйти из-под Керженцева.

Возвращаемся в машину, не купив папирос: все это было сделано, чтобы не разговаривать при шофере. <...>

17 января

Несмотря на все наши надежды и проекты, положение театра обостряется с каждым днем.

Сегодня В.Э. опоздал на репетицию «Вступления», так как после неоднократных вызовов Керженцева поехал

к нему. Произошло вновь нечто вроде ссоры. По рассказу В.Э., Керженцев с места в карьер, в вызывающей форме, задал ему вопрос: когда же ГосТИМ начнет ставить советские пьесы, намекнув многозначительно, что это интересует не столько его самого, а кое-кого повыше...

В.Э. говорит о «Наташе». Керженцев делает вид, что он ничего об этом не знает. В.Э. указывает, что пьеса своевременно была послана в ВКИ. «Очевидно, ваш аппарат плохо работает, если вас даже не информировали об этом...» Керженцев тупо повторяет, что правительству ничего об этом не известно. Тогда В.Э. вспылил: «Да, конечно, потому что вы так докладываете!..» После этого он встал и, не попрощавшись, уехал прямо на репетицию. Так что это был рассказ, так сказать, по горячим следам, мне первому... Я спрашиваю, не было ли приглашение Керженцева приехать в ВКИ шагом к примирению — когда К<ерженцев> был назначен в Комитет, Мейерхольд радовался: в 20-е годы они были друзьями и даже на ты, — но В.Э. машет рукой: «Что вы! Это же стена! Он сидит, как