Записки министра госбезопастности. ДНР, как все начиналось - Андрей Юрьевич Пинчук
Но вернемся к военному совету. Начинались совещания в основном с распределения вооружения. Иногда этим заканчивалось. Потом Стрелков на карте обрисовывал свое видение обстановки, ставил задачи, заслушивал командиров. По ходу часто делал флегматичные замечания о неизбежности нашего поражения, если не вмешается Россия. О том, что мы точно обречены, но нужно еще немного продержаться. В целом совещания носили крайне пессимистичный характер с тяжелым депрессивным фоном.
Чаще других докладывал Кононов – Царь, сменивший позывной с Коня (который был образован от фамилии). Он в то время был одним из самых боеспособных руководителей стрелковской бригады. Маленький человек отстаивал интересы своего батальона и безропотно принимал приказы на участие в самых безнадежных задачах.
Когда 30 июля мне по делам пришлось выехать в Россию, то именно Царя вместе с Захарченко я встретил в Шахтерске. Прямо перед нами противник завершал окружение, приходилось прорываться с боем. Пожав ему и Захарченко руки, я ничего другого не нашел, как сказать:
– Держитесь! Через неделю увидимся.
На что Царь с обреченным фатализмом ответил:
– Ого! Неделя… Мы тут жизнь минутами считаем…
Преодолеть деструктив
Во второй половине июля разочарованные оставлением Славянска и ряда населенных пунктов ДНР отдельные подразделения стрелковской бригады кочевали между различными формированиями. Кто-то ушел в «Восток» Ходаковского, кто-то – к Безлеру в Горловку, Енакиево или Макеевку. Оттуда, в свою очередь, тоже переходили. Даже в МГБ ДНР на службу было принято значительное количество вышедших из Славянска. Первоначально им негде было разместиться, и я разрешил пока спать во временно пустующих помещениях УВД, что влияло на порядок служебной деятельности, но в тех экстремальных условиях людям элементарно нужно было выживать.
Да и в целом количество беженцев, особенно после оставления славянско-краматорской агломерации, резко выросло. К ним добавлялись бежавшие из пророссийских регионов Украины, которые оставили свои дома после столкновений с новой киевской властью и ее экстремистскими сторонниками. Им было очень нелегко.
Между тем степень хаоса в ополчении повышалась. Начинало падать количество бойцов, желающих воевать на фронте, предпочитавших находиться в тылу. Прибывающие из России добровольцы часто бросались с дороги в бой без четкого боевого слаживания. Из-за отсутствия полноценного штаба управляемость подразделений сводилась к рукописным запискам, которые писал Стрелков, и уже упоминавшимся Советам командиров.
Совещание военного штаба ДНР. Проводит премьер-министр Александр Бородай. Рядом – министр обороны Игорь Гиркин и заместитель министра внутренних дел руководитель движения «Оплот Донбасса» Александр Захарченко
Все это развивалось на фоне роста боеготовности украинских войск. Если изначально ВСУ, то есть украинская армия, за отдельными исключениями, часто уклонялась от прямых боев, наблюдая за людоедской активностью формируемых олигархами частных армий – добровольческих националистических батальонов, то после оставления Славянска ситуация стала меняться. Противник поверил, что может побеждать, убедился, что российская армия не вмешивается в происходящее. Это резко повысило его активность, слаженность, агрессивность и готовность к противостоянию.
Бородай, не будучи способным справиться с приступами отчаяния и хандры Стрелкова, начал формировать параллельный штаб управления войсками. Все больше подразделений, даже получая прямые команды от Стрелкова, обращались туда за подтверждениями и более точными командами.
И. Стрелков и М. Регинская
Чтобы хоть как-то отвлечь своего товарища, Бородай даже организовал ему свидание с уже упоминаемой Мирославой Регинской. Но свидания первоначально пройдут не вполне удачно и будут сопровождаться личностными недоразумениями. В итоге Регинская уедет из Донецка, что еще более повысит сплин Стрелкова. Их отношения возобновятся только после его отъезда из ДНР. В итоге Стрелков, несмотря на депрессию, оказался единственным командиром ополчения, вместо обустройства республики обустроившим личную жизнь.
С приходом Стрелкова в Донецк жизнь города круто изменилась. Война неожиданно подошла к нему вплотную.
С точки зрения правопорядка ситуация тоже резко осложнилась. Более 4 тысяч человек (немалая часть которых являлась обозом и не воевала), которых привел с собой Стрелков, было размещено в черте города, в общежитиях вузов, гостиницах.
Люди по улицам передвигались с оружием. Возникали конфликты, перестрелки. Командиры стрелковских подразделений стали захватывать офисы под свои штабы. Так, шикарно разместился Хмурый – его новая штаб-квартира была в офисе донецкого губернатора от Украины Таруты и в комплексе зданий другого местного олигарха. Другие тоже не отставали.
В только создаваемые МГБ и МВД посыпались заявления и сообщения об отнятом автотранспорте, преступлениях против населения. В обиход прочно вошло слово «отжим».
Я регулярно обращался по таким вопросом к Стрелкову. Он руководил самым крупным формированием, считаясь равным мне по должности министром обороны, поэтому для внутренней стабильности должен был оказать содействие в поддержании порядка. Позиция Стрелкова меня удивила.
…Мы с министром внутренних дел через заслон из мешков с песком проходим в узкий коридор технического здания СБУ. Большой кабинет со шкафами коммутаторов, в котором Стрелков проводит совет командиров, находится справа по коридору. На два помещения ближе к выходу слева – его личный кабинет.
Ординарец у выставленного в середину коридора стола, к которому примыкает горка из ящиков «цинков», предлагает сдать оружие. Я отвечаю, что оружия нет. Пистолет лежит в портфеле, но оставлять его не вижу необходимости.
Заходим в кабинет слева. Стрелков у карты. Корпус тела напряжен, в глазах – отстраненное, стеклянное отчаяние. Он уже долгое время пребывает в состоянии стресса. Это вызывает скомканную, неестественную для обстоятельств жалость. Напряжение, испытываемое этим человеком, огромно. Ситуации, в которых кадровый военный чувствует себя уверенно, его, по сути полугражданского энтузиаста, изматывают.
Стрелков по своей инициативе рассказывает, как ему видится положение на фронте. Положение, надо сказать, выглядит очень мрачным. Он в очередной раз говорит, что без ввода российских войск ситуация продержится не более недели-двух. Рассуждает о целесообразности перемещения органов управления в Снежное.
Позже в одном из своих первых последонбасских интервью, еще не оправившись, не успев войти в новую роль, сам Стрелков, тогда еще честно, так будет говорить о своей попытке оставить Донецк.
Александр ПРОХАНОВ: Были в этой критической обстановке намерения и из Донецка уйти? Силы-то неравные были опять.
Игорь СТРЕЛКОВ: Меня же обвиняют, что я хотел оставить Донецк. Рассказываю честно: в какой-то момент я перестал верить, что помощь из России вообще придет. Просто перестал верить! И никто не мог мне это гарантировать…
…В момент, когда противник перерезал дорогу между Шахтерском и Торезом, у меня наступил психологический кризис, я
