Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон - Елена Хохлова

злых духов, поскольку люди верили, что своим криком рано поутру он распугивает нечисть, разгуливающую под покровом ночи.

Собака справа тоже изображена неслучайно. Собаки сторожили дом и символизировали защиту от злых духов по принципу омонимии: иероглиф «собака» омонимичен иероглифу «защищать». Иероглиф «защищать» также омонимичен иероглифу «дерево», поэтому изображения собаки под деревом приклеивали в доме для защиты от злых духов[14]. Спокойное животное добавляет умиротворенности семейному празднику. Вся сцена наполнена атмосферой радости и безмятежности.

Первый день рождения ребенка праздновался с разной степенью размаха в зависимости от возможностей семьи. При этом остальные дни рождения, кроме шестидесятилетия, не предполагали отдельных церемоний. Важность этого дня в жизни семьи связана с обязанностью продолжения рода и высокой младенческой смертностью. Женщина благородного происхождения производила на свет в среднем пять детей, но до взрослого возраста нередко доживал лишь один ребенок. В эпоху Чосон даже в богатых семьях и семьях правителей смертность в младенческом возрасте была высокой. Например, из четырнадцати детей вана Ёнчжо четырехлетнего возраста достигли только пятеро[15].

Высокая младенческая смертность формировала различные верования, связанные с надеждой оградить ребенка от болезней, помочь окрепнуть. В дом с новорожденным не пускали посторонних, пока ребенку не исполнится двадцать один день, чтобы избежать инфекций. До года ребенка показывали только самым близким родственникам, о здоровье малыша молили трех богинь Самсин. Когда младенцу исполнялось сто дней, готовили рисовые пирожки тток и угощали соседей. В цифре 100 нет особой символики, кроме того, что ребенок прожил целых сто дней, то есть много. Первый день рождения дарил надежду, что ребенок доживет до взрослого возраста, поэтому его отмечали всей семьей. В рождение ребенка вкладывалась не просто надежда, что род не прервется или ребенок прославит семью, — наследник был гарантом, что за духами умерших членов семьи будет присмотр. Люди верили, что духи имеют «обратную связь» с живущими и оказывают влияние на жизнь потомков, поэтому о духах родственников до четвертого колена нужно было заботиться[16]. В семьях привилегированного сословия несколько раз в месяц проводили чеса (

) — обряд почитания духов перед ритуальными табличками, а также несколько раз в год — церемонию на могилах[17]. В домах янбанов нередко возводили отдельный павильон садан ( ) для хранения поминальных табличек, в которых, согласно верованиям, постоянно или временно присутствовала одна из составляющих духа предка. Главный садан страны — это храм предков Чонмё, где ваны почитали духов умерших правителей, их жен и выдающихся государственных деятелей.

Рис. 8. Кофточка сэктонкори. Начало XX в.

Государственный этнографический музей Республики Корея, Сеул (National Folk Museum of Korea)

До XVII века при отсутствии сына в семье чеса могли проводить и для дочери. Позднее ритуалы стали обязанностью старшего сына, и горе той семье, в которой его не было, поскольку корейцы верили, что в таком случае, как писал В. Л. Серошевский (1858–1945), побывавший в Корее в начале XX века, «душа покойника, лишенная поминок и молитв, мучается и блуждает беспокойно по земле, лишенная возможности успокоиться в “царстве теней”, где проживают счастливцы, имеющие поминателей, и где они кормятся приносимыми им постоянно жертвами»[18].

Корейцы верили, что счастливый предок, для которого нашли счастливую могилу и которому проводят ритуалы, гарантирует процветание роду. Путешественник Н. Г. Гарин-Михайловский (1852–1906) писал, что корейцы были «заняты выше головы своими покойниками»[19] и «добрая часть Кореи была в могилах»[20], так как корейцы истово верили, что «удачным выбором могилы могли найти, как клад, свое счастье, и тогда не надо ни образования, ни ума, ни способностей»[21]. Но если за духом не ухаживают, он начинает вредить живущим.

В особенности о рождении наследника пеклись старшие члены семьи, которые уже чувствовали опасность остаться без поминателя в скором будущем. В этом отношении интересны мольбы уже упомянутого Ли Мунгона: он писал в дневнике, как надеялся, что родится внук и проживет хотя бы до возраста вступления в брак, ведь это даст надежду на продолжение рода и на то, что его дух и духи предков будут под присмотром[22].

Если после нескольких лет брака в семье не рождался сын, женщины и старшие члены семьи молили о помощи Будду и бодхисатв в буддийских храмах, Нефритового императора — верховное божество даосского пантеона, духов гор, богинь Самсин, обращались к шаманам и даже в конфуцианские школы-храмы совоны (

), где были павильоны для почитания выдающихся конфуцианских деятелей.

Семьи без наследников горевали, что некому будет о них заботиться после смерти и не обрести им вечного покоя. По этой причине распространилась практика усыновления в семьях, и обычно усыновляли сыновей родственников. Случалось, что семья была вынуждена отдать своего единственного сына старшему бездетному наследнику рода по решению его главы. Сохранилась история о Юн Понгу (

1683–1767) и его супруге. Долгое время у них не было детей, но, когда жене было уже почти сорок, родился мальчик, в котором мать «души не чаяла». Однако сына не было и у старшего брата Юн Понгу, поэтому супругов вынудили послушаться главу рода и отдать своего сына в дом старшего брата. Родная мать, оставшись без малыша, скрывала свои чувства, чтобы не стать объектом критики главы семьи, но в итоге заболела и умерла[23].

В первый день рождения было принято дарить ребенку земли и крепостных[24], что снова говорит о важности этого события для семьи. А отец или дед, стараясь повлиять на будущие пристрастия ребенка, дарили собственноручно переписанные книги конфуцианского канона.

Традиции первого дня рождения сохраняются и по сей день, кульминацией праздника остается церемония тольчаби. Набор предлагаемых ребенку на выбор предметов меняется в зависимости от семьи. Так, родители, бабушки и дедушки могут предложить ребенку стетоскоп в надежде, что он станет врачом, микрофон, чтобы стал звездой K-pop, компьютерную мышь, судейский молоток или футбольный мяч.

Женитьба

На второй створке ширмы представлен следующий важный этап в жизни героя — женитьба. Художник изобразил не саму свадебную церемонию, а праздничную процессию жениха в дом невесты: молодой Хон Исан — жених едет верхом на лошади по улице города в компании родственников и помощников (рис. 9, слева).

.

Рис. 9. Ким Хондо. Жизнь Модан Хон Исана (вторая справа створка). 1781 г.

Слева полностью, справа фрагмент (прорисовка). National Museum of Korea

Согласно книге ритуалов «Ли цзи»