Между жизнью и смертью. Заметки о творчестве Аббаса Киаростами - Наталья Валерьевна Казурова
Семинарист застенчив, но уверен в выбранном им пути, он повторяет религиозные догматы и замечает, что «понимает Бади, но так поступать плохо, потому что Коран осуждает самоубийство. Убивать себя запрещено. Так делать нельзя. Бог вверил человеку тело, и человек не должен его мучить». Однако Бади не внемлет словам будущего богослова. На любые возражения парня он отвечает, что ему не нужны проповеди, иначе он нашел бы более опытного и знающего жизнь человека, который смог бы его переубедить. Афганец-семинарист не понаслышке знает, что такое смерть, у него на родине идет война. Но самоубийство он, будучи человеком религиозным, не принимает, перед ним стоит нравственная задача отговорить собеседника.
Совсем другое дело Багери — человек поживший и оттого бесстрашный. В своих рассуждениях старик демонстрирует народную мудрость. Он хорошо понимает Бади, так как сам пытался покончить жизнь самоубийством. С тех пор он видит радость в самых естественных и на первый взгляд непримечательных проявлениях природы. Иначе с пожилым мужчиной ведет себя и Бади: не открывая своей проблемы и не отказываясь от идеи самоубийства, он тем не менее слушает старика.
Попутчики Бади появляются как представители основных сословий древнего Ирана: военный, священнослужитель, простолюдин. Градацию можно провести и по возрастному признаку: сын, брат, отец[152]. Есть также версия, что курд, афганец и азербайджанец представляют разные институты: армия, религия и образование[153]. Возможно, персонажи отражают собственные взгляды и жизненные установки Киаростами, которых он придерживался в разные годы: от смятения и неуверенности (курда) к религиозной покорности (афганца) и в конце концов к созерцанию мира и растворению в нем, как самом прекрасном, что может быть с человеком (Багери).
По сюжету Бади задумал уйти из жизни самостоятельно, но при этом не хочет быть одиноким. Избегая обращения к родственникам и друзьям (в таких случаях у них не ищут совета и поддержки), он ждет помощи от незнакомцев. Для чего? Для того чтобы быть достойно погребенным? Или обрести надежду и последний шанс на спасение? Найти человека, который сможет отговорить его от самоубийства? В тот момент, когда Бади бросается на поиски старика в Музей естественной истории, у зрителя рождается вера в благополучный исход. Сам Бади напоминает посредника, через которого прочие персонажи фильма объясняют зрителям, почему надо продолжать жить и не сдаваться. «Бади — медиатор, он скорее задает вопросы, чем является героем внутри слаженного действия, облаченного в ловушку достоверности»[154]. Кроме прочего, персонаж Бади намекает на очень сложную и противоречивую проблему амбивалентного отношения к самоубийству в Иране, решительно запрещенному официальным исламом, но активно пропагандировавшемуся во время Ирано-иракской войны в форме мученической смерти за веру.
Ислам категорически осуждает самоубийство. В Коране сказано: «Не убивайте своих душ; истинно, Бог милосерд к вам. А кто будет делать это по вражде, по злобе, того Мы будем жечь огнем; это для Бога легко» (4: 33–34)[155]. В другой суре говорится: «Кроме Его нет бога; он оживляет и умерщвляет» (44: 7)[156].
Мысленно полемизируя со словами Корана, Бади говорит: «Я знаю, что самоубийство смертный грех. Но несчастье тоже грех. Когда ты несчастлив, ты причиняешь страдания другим людям. А разве это не самый большой грех? Когда ты причиняешь страдание своим друзьям, своей семье, самому себе? Если я причиняю тебе страдания — это не грех, а убить себя — это грех? Я думаю, что Аллах справедлив, и он не хочет, чтобы страдали те, кого он создал. Он так могуч, что не может заставить нас жить, потому он дарит человеку выбор» (курсив мой).
Кадры из фильма «Вкус вишни». Автор сценария и режиссер Аббас Кьяростами, оператор Хомаюн Пайвар
Афоризм Э. Чорана «Не будь у меня свободы покончить жизнь самоубийством, я бы уже давно застрелился» натолкнул Киаростами на рассуждение о самоубийстве[157], о возможности человека покончить с собой, в то время как жизнь выступает главной ценностью и осуждается всеми авраамическими религиями, которые порицают самоубийц и возвеличивают мучеников. В исламе павший за правое дело называется шахидом, а по сути шахиды часто совершают не что иное, как самоубийство.
Кадры из фильма «Вкус вишни»
Наряду с почитанием могил предков и святых мест в Иране развит культ мученичества. С началом Ирано-иракской войны, согласно «шиитским ценностям и методам ведения войны — идее мученичества, иранская земля была объявлена „священной“»[158], и аятолла Хомейни начал активно пропагандировать в своих проповедях самопожертвование во имя веры. Всем павшим на фронте в борьбе за правую веру была обещана райская жизнь. В годы революции и во время войны Хомейни манипулировал сознанием людей, основываясь на знании культурных традиций и понимании психологии толпы.
Кадры из фильма «Вкус вишни»
История мусульман-шиитов гласит, что «постоянные преследования, которым они подвергались, тайный характер их пропаганды вызывали и культ мученичества за веру (шахаду) <…>. Согласно хадисам, шахид, то есть человек, пожертвовавший собой за веру, попадает прямо в рай и пребывает там вблизи престола Аллаха. Активное прославление гибели за веру <…> породило в шиитской среде массовое желание удостоиться такой чести. В известной степени шиитская община жила и живет в состоянии постоянной шахады: чтя и поминая своих мучеников, она готовит новых и тем самым передает эстафету мученичества от одного поколения к другому»[159].
Формирование культа мученичества в значительной степени определялось преданием о страдальческой гибели имама Хоссейна, внука пророка Мухаммеда, и его последователей в битве при Кербеле в 680 году в священный месяц мохаррам[160]. В память об этом событии в дни ашуры (первые десять дней мохаррама) ежегодно проводятся поминальные церемонии и религиозная мистерия тазийе.
В ходе празднования мохаррамских мистерий иранцы получают сильный эмоциональный заряд, который ощущают не только в дни священного месяца, но и в течение всего года. «Шиитская схема вселенной характеризуется временем, в котором нет времени, и пространством, в котором нет пространства. То, что произошло с Хоссейном тринадцать веков назад, повторяется сегодня, когда и где бы ни жили шииты, так как они всегда пребывают в состоянии „угнетения“»[161]. Подтверждением может служить популярное в Иране выражение «Кербела повсюду, круглый год — ашура»[162].
Запрещенная шахом древняя традиция была возрождена в декабре 1978 года, когда масса одетых в белые
