Между жизнью и смертью. Заметки о творчестве Аббаса Киаростами - Наталья Валерьевна Казурова
Рассмотрим художественные особенности картины, принесшей режиссеру высокую награду и уважение зрителей и профессионалов всего мира.
Главный герой фильма Бади колесит на своем автомобиле по окрестностям Тегерана. Иногда машина останавливается, и Бади присматривается к рабочим, населяющим городские окраины и трущобы иранской столицы. Он явно ищет подходящего человека, но для чего? Об этом становится известно не сразу. Оказывается, Бади, решив покончить жизнь самоубийством, ищет мужчину, который согласится за вознаграждение предать его тело земле. Таким образом, сюжет построен вокруг разговоров о самоубийстве и погребении.
Бади, роль которого исполняет непрофессиональный актер, архитектор по образованию Хомаюн Эршади, встречает на своем пути людей, казалось бы готовых взяться за любую работу, чтобы улучшить свое материальное положение. Однако свое предложение он излагает только троим мужчинам разного возраста и разного этнического и социального происхождения. Попутчиками главного героя становятся юный военнослужащий-курд, обучающийся в шиитской семинарии молодой афганец и пожилой мужчина-таксидермист тюркских корней.
В фильме далеко не случайно появляются представители различных народов, проживающих на территории ИРИ. Современный Иран — многонациональное государство. Персы составляют около половины населения страны и проживают в центральных районах республики, в основном в Тегеране, Исфахане, Фарсе и большей части Хорасана. Остальные народы по отношению к персам являются этническим меньшинством[147].
Термин «иранцы» может быть использован в качестве национального маркера и обозначает гражданскую, а не этническую принадлежность. И хотя «Энциклопедия народов Африки и Ближнего Востока» утверждает, что «национальная иранская идентичность сильна и остается относительно устойчивой, даже несмотря на то что население этнически разнородно по составу и только около половины страны называет себя персами»[148], все же в реальности ситуация более противоречива.
Временами индивидуальная религиозная принадлежность может быть важнее языковой, либо, наоборот, для других иранцев доминирующим является принцип языкового родства. «Периодически повторяющиеся всплески недовольства в адрес государства осложняют попытки правительства осуществить политику стирания или сведения к минимуму проблемы этнической напряженности в стране»[149] и, соответственно, являются препятствием на пути к формированию единого национального духа.
Утверждение о единстве иранской нации не лишено смысла и подтверждается более или менее стабильной политикой иранского правительства, проводимой в отношении этнических меньшинств. С другой стороны, нельзя игнорировать факты, говорящие о двойственном и неравном положении этнических меньшинств по отношению к персам, что, в частности, демонстрирует иранский национальный кинематограф.
После провозглашения Ирана исламской республикой и установления теократической формы правления возможности развития национальных культур полиэтнического населения страны были крайне сужены. «Курс на жесткую исламизацию, направленный на подавление национального волеизъявления национальных меньшинств, безусловно, приводил к этническим конфликтам, особенно на многонациональной периферии, подавляемым властями силой»[150].
С крахом шахского режима среди наиболее националистически настроенной части населения страны, в частности у курдов, белуджей и туркмен, окрепли надежды на формирование построенного по федеративному принципу государства, предоставляющего этим народам автономию по вопросам местного самоуправления, экономики, культуры и свободного пользования национальным языком. Однако в реальности жесткая этническая политика правительства только провоцировала рост недовольства неперсидского населения страны.
С момента основания республики и вплоть до середины 1980-х годов национальная идентичность, этническая неоднородность и межэтническая конфликтность были одними из наиболее дискуссионных тем в иранском обществе. Это, несомненно, нашло свое отражение в работах кинематографистов тех лет, многие из которых обратились к ранее не рассматриваемым сюжетам показа жизни удаленных от центра провинций. Так, фильм «Волны шторма» (1981) М. Ахмади рассказывает о судьбах жителей побережья Персидского залива. В ленте «Рыбный промысел» рыбаки селения на севере Ирана восстали против притеснений местной власти. «Автобус» (1985) Я. Самади повествует о циничной борьбе за власть между двумя династиями азербайджанской деревни. Однако не все авторы говорят об этнических проблемах напрямую: используя эзопов язык, М. Кушан в фильме «Самандар» (1985) проводит параллель между лошадиными скачками в Туркменистане и этническими барьерами, стоящими перед героями кинокартины.
Несостоятельность жесткого политического курса ИРИ в области национальной политики стала очевидной уже в ходе Ирано-иракской войны. Постепенно «Исламская республика была вынуждена встать на путь признания национально-культурной автономии, позволяющей национальным меньшинствам (проживающим компактно или дисперсно) организовывать общинные школы на родном языке, учреждать газеты и другие средства массовой информации»[151].
Изменение официальной национальной политики государства повлияло на тематику кинематографа, и в 1990-е годы иранские режиссеры активно берутся за показ этнокультурной специфики регионов. Лучшим образцом иранского фольклорного кино республиканского периода является фильм о кочевом племени кашкайцев «Габбе» (1996) М. Махмальбафа. Во «Вкусе вишни» Киаростами обращается к теме этнических меньшинств Ирана и выводит на первый план наиболее болезненные проблемы современного иранского общества: курдский вопрос и проблему иммигрантов/беженцев из Афганистана.
Первый собеседник Бади — молодой человек, проходящий службу в армии. Привезя его в укромное место, главный герой объясняет парню, что ему необходимо за достойное вознаграждение на следующее утро засыпать его тело землей, предварительно проверив, действительно ли он мертв. Если на призыв юноши Бади подаст голос, то его следует спасти, подав руку и вытащив из ямы. Если ответом будет тишина, то нужно бросить несколько лопат земли поверх тела и получить приличные деньги за эту простую работу. Молодой человек проявляет малодушие, а Бади, зная о его курдском происхождении, говорит, что «курд должен быть храбрым». И продолжает: «Вы пережили столько войн, вы познали страдание. Ваши деревни уничтожали. Наверняка хоть раз в жизни ты брал оружие в руки. Знаешь, что такое оружие? Зачем тебе его выдали? Чтобы ты мог убивать при необходимости. Я не дам тебе оружие, чтобы ты меня убил, я дам тебе лопату. Ты ведь фермер».
В своем монологе Бади затрагивает сложную судьбу курдского народа и запутанную историю отношений между Ираном и иранской провинцией Курдистан. Курды не имеют собственного национального государства и проживают сегодня в юго-восточной части Турции, на северо-западе Ирана, на севере Ирака и на северо-востоке Сирии. В борьбе за политические права курды подчеркивают самостоятельность своей нации, подтверждая это владением курдским языком и знанием традиций.
В Иране курдский вопрос стоит достаточно остро. С одной стороны, конфликт является внутригосударственным, так как курды требуют расширения культурной автономии — обучения на национальном языке, изучения курдской истории, культуры, искусства, создания условий для свободного вещания. С другой стороны, конфликт приобретает межгосударственные масштабы, поскольку является частью широкого движения курдов за независимость и политический суверенитет; курды выступают за переустройство Ирана на основе федерации и создание курдской республики, включающей все районы компактного проживания курдов в Западном Иране.
Второй попутчик
