Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон - Елена Хохлова

мужи в повседневной жизни.

Бамбук и сосна как вечнозеленые растения символизировали стойкость, непреклонность. В «Беседах и суждениях» есть такие строки: «Только с наступлением холодного времени года мы узнаём, что сосна и кипарис опадают последними»[143]. Точно так же благородство человека познается лишь в период испытаний и смут, когда он сохраняет непреклонность духа и продолжает исполнять свой долг. Благородного мужа, верного своим убеждениям, сравнивали с сосной, побеждающей холод, и вечнозеленым бамбуком. Для прославления этих идеалов янбане устраивали в садах бамбуковые рощи, живые изгороди из бамбука, высаживали сосны.

Хризантема пользовалась особой любовью за то, что цветет осенью, когда остальные растения уже увяли. Цветок стал олицетворением непоколебимости, высоких моральных качеств благородного мужа, не боящегося трудностей и испытаний. Было известно около ста видов хризантем, и янбане стремились собрать целую коллекцию этих растений в своих садах. Хризантема была лейтмотивом осенних «элегантных собраний», единомышленники любовались ее цветением и воспевали его в стихах. Изюминкой «элегантных собраний» считалось созерцание хризантемы при свече.

Слива пользовалась особым почитанием на протяжении пяти веков существования государства Чосон, за это время ей посвятили тысячи стихотворений. Ученые мужи старались держать сливу ближе к себе, высаживая деревья в садах или ставя ветку сливы в кабинетах. Цветущая слива для ученых мужей была еще одним символом стойкости, поскольку она не боится холодов и цветет ранней весной, когда природа только просыпается. В распускающихся цветах сливы мудрецы видели принцип рождения жизни (

). Ким Чханхёп писал в стихотворении, что цветущая слива помогает увидеть «душу мироздания» ( букв. «душу неба и земли»).

В силу климатических условий на Корейском полуострове слива начинает цвести не в двенадцатый месяц по лунному календарю, как в теплых провинциях Китая, а позже. И чтобы насладиться цветением быстрее, янбане выращивали ее в теплицах в горшках. Есть записи о том, что уже в XV веке ученые мужи растили сливу в домашних условиях. Например, интеллектуал Кан Хиан (

1419–1464) оставил подробные рекомендации, как правильно выращивать это деревце в горшках.

В XVIII–XIX веках у янбанов и чунинов слива переросла в объект поклонения на грани культа. На покупку сливы не жалели денег. Она стала темой «элегантных собраний»; например, столичный аристократ Чо Чэхо (

1702–1762) вместе с интеллектуалами своего круга написал на собраниях двести стихотворений, посвященных сливе[144]. Янбане придумывали разные изысканные способы наслаждаться ею: созерцание сливы при лунном свете, наслаждение ее тенью при свече или светильнике изо льда. Чо Чэхо описывал, как во время болезни придумал нечто вроде коробки, внутри которой золотой краской нарисовал луну, затем в коробку поместил цветущую в горшке сливу — и в итоге получил иллюзию сливы, цветущей при лунном свете[145].

Орхидея символизировала дружбу благородных мужей, поскольку в «Книге перемен» говорилось, что «если души людей звучат в унисон, то их дружба сильнее железа, а аромат их душ как у орхидеи»[146].

Кроме этого «благородные растения» были мостиком, который связывал ученых мужей с особо почитаемыми мудрецами прошлого. Так, китайский поэт времен империи Тан Мэн Хаожань ранней весной отправлялся в горы на поиски цветущей сливы; каллиграф Ван Сичжи, живший в IV веке, не мог и дня прожить без бамбука; китайский поэт эпохи империи Цзинь Тао Юаньмин в уединении воспевал хризантему. Особая любовь к сливе связана также с Ли Хваном, для которого слива была главной спутницей. В своей школе в Тосане Ли Хван выращивал сливу, посвящая ей сотни стихотворений. Когда мыслитель лежал на смертном одре, он попросил поставить рядом цветочный горшок со сливой. И, как считается, последними словами его была просьба полить сливу. Таким образом, воспевая растения, которые любили мудрецы, янбане восхваляли и разделяли их идеалы.

Помимо растений, ценным украшением садов в XVIII–XIX веках были камни причудливой формы квесок (

). Мода на камни также сформировалась под влиянием культуры китайских садов[147]. Они служили объектом для созерцания, поскольку их считали мирозданием в миниатюре. Квесок были предметом роскоши, их везли из Китая, а позже научились создавать корейские мастера. Ученые мужи писали книги по уходу за камнями, квесок стали важным элементом произведений с изображением садов и отдельным сюжетом живописи XVIII–XIX веков.

Разбивать сады, наедине или в компании друзей наслаждаться в них поэзией, музыкой, чаем, звуками комунго считалось высшей радостью, идеальным досугом. Янбане, которые не могли позволить себе такую роскошь, разбивали воображаемые сады, описывая их в текстах. С этой же целью в моду вошли свитки и ширмы с изображениями идеальных садов. Мастерами такой живописи были Чон Сон, Ли Инмун (

1745 — после 1824), Ким Хондо, Сим Сачжон ( 1707–1769). Рассматривая нарисованные сады, ученые мужи представляли себя на месте героев. Например, высокопоставленный чиновник Нам Кончхоль ( 1760–1840) писал, что, наслаждаясь произведением Ли Инмуна с изображением сада, ощущал себя в уединении, мечтал о том дне, когда сможет оставить службу (рис. 37).

Рис. 37. Ли Инмун. Длинные дни в тихих горах.

Шелк, тушь, 110 × 41,8 см. Слева полностью, справа фрагмент. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

«Элегантные собрания» были способом не только провести время с единомышленниками, но и насладиться интеллектуальным превосходством, ощущением исключительности. «Ахве» — слово, которое использовалось для обозначения «элегантных собраний», содержит иероглиф а (

) — «благородный, элегантный». В противоположном значении используется иероглиф сок ( ) — «грубый, вульгарный». Хо Кюн ( 1569–1618), автор известной повести о Хон Кильдоне, в своем сборнике «Ханчжоннок» ( ) разделял людей на «благородных» аин ( ) и «вульгарных» согин ( ). Он объяснял, что утонченный ищет уединения, избегает суеты, резких вкусов в еде, ориентиром ему служат слова древних, а вульгарный живет в мирском, ест вкусно, одевается в роскошные одежды[148].

Привилегированное сословие подчеркивало примат образованности, ведь только чтение книг, накопление энергии текстов (

) позволяло избавиться от «вульгарного». Умение разбираться в каллиграфии, живописи и предметах старины было признаком утонченности человека. Столичная элита создавала культуру неспешного, изящного существования, подчеркивала, что радость, которую дарят «элегантные собрания», разговоры о «горах и водах», чай, живопись и прочее, может понять только изысканный