Мифы о единорогах. От любимцев Эдема и рогатых химер до чудотворного снадобья и символа любви - Бернд Ролинг
Поскольку единорог здесь изображен невредимым, в то время как на других гобеленах он истекает кровью из ран, этот гобелен обычно называют «Единорог найден» и помещают в начало серии (2–5). Кавалло даже видит в охотнике, изображенном слева, Иуду, предающего Христа его преследователям (это, конечно, уходит корнями в традицию «Физиолога», где мы неоднократно наблюдаем, что охотников на единорога интерпретируют как евреев, которых в христианском Средневековье обвиняли в смерти Иисуса).
Однако трактовка охоты как начала мученичества (его символизируют алые капустные розы позади единорога) несколько противоречит в целом мирному, жизнерадостному изображению, содержащему многочисленные отсылки к раю: территория, огороженная изгородью, как сад, предстает перед нами прелестным местом на природе (лат. locus amoenus), которое кажется одновременно и естественно красивым, и ухоженным. Здесь дикие и прирученные животные отдыхают вместе, например волк и ягненок в конце времен в пророчестве Исайи[58]. Пары животных могут также относиться к Ноеву ковчегу, но в любом случае здесь имеет место отсылка к истории спасения, которая встречается в изображении Тобиаса Штиммера: своим рогом единорог очищает воду от яда и спасает животных. Он определенно приравнивается к Христу, но здесь есть отсылка не только к Страстям, но и к воскресению и искуплению от первородного греха.
Единорог очищает воду (из серии гобеленов «Охота на единорога»). Неизвестный мастер. Ок. 1495–1505 гг.
The Metropolitan Museum of Art
Такой сценарий влияет и на мир людей за пределами райского сада: все охотники опустили оружие и закинули копья на плечи наконечниками наружу. В отличие от других сцен охоты, в этой нет движения и динамики, а царит спокойствие и созерцательность: если следовать за взглядом охотников, то можно пройтись вокруг сада; если следовать за линиями направления жестов и копий — оказаться в саду и созерцать происхождение мира в куртуазной, окультуренной форме искусственного фонтана. В конце мы возвращаемся к началу — и к началу истории Сотворения мира.
Так что, если вам не хватает общей обнадеживающей перспективы в сцене кровавой охоты на единорога, ее можно найти на втором гобелене. Изображается ли там начало или конец охоты, пожалуй, не так уж и важно, поскольку религиозный временной порядок начала и конца, смерти, воскрешения и искупления допускает такие циклы, в которых смерть не обязательно означает конец. Хотя единорог и перекинут мертвым через седло в финале охоты, путь оттуда может вести в загон и сладкие узы любви или в умиротворенный рай для животных, не отравленный ядом греха.
Как мы видели на примере других изображений, охоту на единорога можно интерпретировать по-разному — и здесь еще раз становится понятно, почему она так важна для самопрезентации средневековых дворян. Поиск робкого, дикого единорога также показан как противостояние собственной дикости. Придворное искусство изображает напряжение между животной сущностью и дисциплиной, заложенное в средневековой аристократической культуре, в райских сценариях, которые призваны проиллюстрировать, что утонченность и красота возникают в результате укрощения дикой природы.
Триумф любви. Гравюра Джулио Боназоне. 1545 г.
The Metropolitan Museum of Art
Глава 4. Мечты, бивни кита, скелеты и яд: конец единорога в Раннее Новое время?
Исландский писатель Сьон в романе «Сияние ночи» (Stálnótt) показывает, как многовековая история успеха единорога, о которой мы узнали в предыдущих главах, может прийти к поворотному кризису. В этом произведении Сьон, автор многих текстов песен Бьорк, рассказывает о насыщенной конфликтами биографии реально существовавшего исландца Йоуна Гудмундссона — Ученого. Как следует из романа Сьона, Йоун, как почти никто другой из своих исландских современников начала XVII века, жил между двумя мирами — университетом в Копенгагене и своей родиной, Исландией. В то время как профессора университета стремились ориентироваться на постепенно зарождающуюся механическую науку и ее просвещенную натурфилософию, мир в Исландии во многих отношениях выглядел совершенно иначе. Здесь существование духов природы и эльфов было столь же несомненным, как и то, что умершие возвращаются из царства мертвых и от них приходится защищаться. Йон знал «Эдду» не хуже Плиния, имел наготове заклинания для изгнания духов, а также альбом, в котором делал зарисовки морских птиц, но за свои невольные скитания между ментальностями и эпохами ему пришлось дорого заплатить, а именно бедностью и презрением со стороны лютеранского духовенства Исландии. Однако Ученый нашел поддержку в лице датского эрудита Оле Ворма. И хотя мы не можем с уверенностью заявлять, что описанная у Сьона сцена имела место в действительности, она хорошо иллюстрирует, как древняя традиция, когда естественно-научные труды переносились на эмпирические знания, столкнулась с опытом и исландской мудростью, что в итоге могло привести к исчезновению единорогов.
Йоун (в романе он носит имя Йоун Пальмассон) участвует в презентации сокровищ из коллекции, значение которой обсуждается со студентами. Презентация происходит в «музее» — собрании датского ученого по теме естественной истории. В качестве кульминации экспозиции с соблюдением всех мер предосторожности достают рог единорога. Вместо того чтобы, как обычно, отдельно представить длинный витой рог редкого животного, рог торчит из остатков черепа — и тот совсем не напоминает лошадиный. Йоун внимательно изучает ценный экспонат, а затем, как пишет Сьон, разражается звонким хохотом и даже катается по полу к раздражению окружающих и охранников. Оле Ворм наклоняется к своему коллеге и прислушивается к нему, после чего и ему не удается сдерживать смех. В этот момент подтвердились сомнения, которые Ворм давно вынашивал относительно природы дорогих рогов, ценившихся в Европе на вес золота. Рога, которые считались во всем мире лекарством от яда, на деле оказались бивнями нарвала. Похоже, один из самых популярных мифов древней Европы был опровергнут.
Нарвалы. Иллюстрация Богдана Дяковского из книги «Наземные и морские животные разных частей света». 1907 г.
Biblioteka Narodowa
Одно за всех: взгляды раннего Нового времени на античный материал
С началом периода, который на Западе любят называть ранним Новым временем, великие натуралисты, получив доступ к греческим источникам, обрели возможность изучить и систематизировать большинство упомянутых здесь свидетельств. Они, должно быть, сразу же обратили внимание на то, насколько сообщения древних авторов отличались друг от друга. Основные
