Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

Предлагаю: немедленно назначить, по соглашению ВЧК и НКПС (может быть присоединить и НКВоен, если он имеет автодрезины?), ответственное лицо, близко стоящее к самому делу, а не сановника. Это лицо строго ответит за нерадивость.

Издать краткую, по-военному составленную инструкцию о дрезинах ВЧК, их конспиративном и быстром движении, содержании в порядке, хранении горючего, передвижении без волокиты по Окружной дороге, по узлу и всюду и т. п. и т. д. К инструкции добавить, между прочим, что по требованию Н. П. Горбунова (который будет делать это не иначе как с моего согласия) аккуратно подавать автодрезину и двигать ее куда он назначит.

Об исполнении донести подробно на имя Н. П. Горбунова, управдела СНК. На Горбунова же возлагаю от времени до времени проверку исполнения, т. е. внезапные поездки на автодрезине, с записью числа минут на все операции (вызов, движение, остановки и пр.) и осмотр».

Частые приступы раздражительности, недовольства, резких обвинений, а порой и грубости на фоне накопившейся усталости и недомогания у Ильича замечали ещё в конце года. Он просил кого-то провести вместо него совещание, выступить вместо него, следя исключительно за тем, чтобы передаваемые полномочия не нарушали сложившийся в руководстве баланс.

То, что Ленин болен, знали многие. Но досаду от своей болезни можно обращать на себя, как это делал Феликс, а можно вымещать на других. Ильич всегда раньше хвастал своим здоровьем и потому старался бодриться, скрывать истинное состояние, нарочито демонстрировать свою активность, совершать поступки, которые как раз в полном здравии даже не пришли бы ему в голову, и тем только более убеждал окружающих в своей немощи. И этим, конечно, пользовались. Каждый в меру своей тактичности.

Одновременный «наезд» на оба ведомства Дзержинского, причем в его отсутствие, выглядел неслучайным, как неслучайна была и сама ревизия подмосковных дорог в морозный январский день на не очень приспособленной для этого мотодрезине. Несомненно, эту затею кто-то подсказал. Здоровый Ильич предпочел бы лишний часок поработать в кабинете, с бумагами. Этим кто-то вполне мог быть молодой, шустрый и льстивый Николай Горбунов, который два года назад сумел тихой сапой «подсидеть» давнего соратника Бонч-Бруевича, «верного Бонча», как называл его Ленин. Поработав личным секретарем, быстро занял место управляющего делами Совнаркома и снабжал своего патрона собственными сведениями и наблюдениями о работе всех наркоматов, а также и ВЧК. Весь такой кругленький, бритенький, с круглыми же очками и аккуратными губками, будто раз и навсегда сложенными в немое «чего изволите-с?».

А. С. Енукидзе, Л. Б. Каменев, В. А. Аванесов, Ф. Э. Дзержинский, П. Г. Смидович, А. И. Рыков в Кремле. 1922 г. [РГАСПИ]

В самих фактах неполадок ничего нового нет. Дзержинский никогда не только не скрывал тяжелого положения на транспорте, но и постоянно говорил об этом на заседаниях и собраниях, яростно спорил, добивался обеспечения топливом, кадрами, ремонтной базой. И сейчас здесь, в Сибири, этим занимается.

Но важно ведь, как подать эти факты и против кого настроить их. Горбунов совал свой нос везде. Как-то так ненавязчиво сумел уверить вождя, что, бросив пять лет назад технологический институт, он стал знатоком в любой научной области. Дзержинскому уже приходилось замечать, как Ленин вдруг просил чекистов обратить внимание на то или иное общество или просто отдельного ученого, ссылаясь на мнение своего управляющего делами. И вот теперь, видишь ли, выскочке Горбунову дано право проводить внезапные проверки и рейды по структурам, за которые несет ответственность Дзержинский.

А Феликсу и без ревизий сейчас было тошно. Он пишет своему секретарю Герсону: «Я слишком был занят путейскими делами так, что не успел подумать о вечекистских. Этим курьером шлю Вам только привет».

До поездки из Москвы ситуация в Сибири рисовалась вовсе не такой трагичной и мрачной. На самом деле все оказалось запущено до неимоверности. С грустной улыбкой он вспомнил, как когда-то из этих мест писал сестре, что если о Европейской России много можно говорить и писать, то о Сибири лучше молчать – столько здесь подлости, и при этом добавлял, что с постройкой железной дороги всевластие мелких пиявок понемногу уменьшается, но, как обычно, зло исчезает чрезвычайно медленно. Теперь он добавил бы, что этот обычай не может изменить ни железная дорога, ни революция.

Вместе со специалистами Феликс кропотливо выявляет все слабые места, все препятствия, оперативно находит пути и методы их устранения. Но куда как сложнее, когда эти слабые места обнаруживаются в головах людей. Немалую роль играют расхлябанность административно-хозяйственного аппарата, халатность в отношениях к нуждам рабочих, перебои в снабжении, явная нехватка топлива. Он предусмотрительно привёз с собой большую партию полушубков, валенок, шапок, рукавиц для рабочих. Издал приказ об обеспечении железнодорожников горячей пищей в пути, кроме морального стимула распространил и материальное премирование лучших работников.

Здесь особенно видна наивность столичных деятелей, ратующих за увеличение денежной массы как главное решение хозяйственных проблем, как некую панацею. Дзержинский возражает им: «Но если в стране нет хлеба, если нет готовых изделий, то никакая напечатанная бумажка не может этого хлеба, этих изделий создать. Необходимо создать листовое железо, необходимо отлить чугун, необходимо возделать поля, сжать и смолоть хлеб для того, чтобы печатный станок мог выполнить свою миссию…»

Наряду с разъяснениями, призывами и уговорами приходилось прямо на месте, незамедлительно пресекать преступления должностных лиц, наказывать виновных в разгильдяйстве и саботаже. Дзержинский прямо пишет своему заместителю по наркомату путей сообщения Серебрякову: «Я боюсь за Сибирь, надо её восстановить. Прочтите все приложения и увидите, что моя тревога не напрасна. Здесь, в Сиббюро, боятся говорить что есть из опасения подорвать силы, сосредоточенные все на продналоге и требующие самоотречение и не рассуждения, а исполнения. И ещё боятся прослыть «паникёрами», находящими уловки для своей слабости».

Он видит большой дефицит главного ресурса – кадров, явный недостаток информации и знаний у людей. Просит прислать сюда литературу о транспорте, строительстве, новой экономической политике, международном положении и так далее – «самые лучшие замыслы и указания из Москвы даже не доходят сюда, провисают в воздухе».

Разобравшись с делами в Новониколаевске, переезжает в Омск. И там дела не лучше. Сильно затормозили работу пронесшиеся по Сибири бураны.

Омская ТЭЦ. 1921 г. [Из открытых источников]

Постоянно в напряжении, постоянно латает дыры «тришкина кафтана», постоянно нервничает, но вылить душу некому, кроме жены:

«Не раз я доходил здесь до такого состояния, что почти не мог спать – и бессильный гнев наводил меня на