Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс
С тех пор мы с мистером Хартнеттом несколько раз переписывались. Просто невероятно.
Я не только написал ему сообщение, но и приложил запись истории с шоу Speak Up, где впервые звучала ее полная версия. Вот что он ответил:
«Конечно же, я помню тебя, как и всю твою семью. Хотя признаюсь, что совершенно забыл о том случае. И неудивительно: я ведь проработал столько лет. Тем не менее мне очень понравилось твое выступление».
Потом он рассказал, что сталось с другими участниками того события – в том числе с моим классным руководителем и тем одноклассником, что сыграл в истории ключевую роль.
Что же до того факта, что в его честь назвали школу, он ответил:
«А насчет средней школы – как директор, именно я отвечал за ее строительство. Школьный комитет объявил о том, что школа будет носить мое имя, на выпускном вечере 2003 года – когда я вышел на пенсию. Мне до сих пор иногда не по себе от этой мысли, хотя я и рад, что мое имя школе присвоено не посмертно! Проезжая мимо нее, я порой думаю, что похожие чувства испытывал бы, видя свое имя на надгробной табличке».
В чем-то он прав.
Удивительно, что The Moth в очередной раз удалось вернуть в мою жизнь человека из прошлого и помочь мне восстановить столь значимый для меня контакт. Мы с мистером Хартнеттом все еще переписываемся. Тот, кто еще недавно жил только в моем сердце и памяти, как будто снова стал осязаемым, из плоти и крови. Мы говорили о преподавании, писательстве и о том, как сложилась наша жизнь. Это было незабываемо.
Рассказывайте свои истории – на сцене, в гостиной или за ужином. Делитесь ими с друзьями и родными, со всеми, кто захочет послушать. Никогда не знаешь, к чему это может привести.
Часть III. Как рассказать свою историю
Надеюсь, история моей жизни вас не слишком утомила.
Элвис Пресли
Глава восемнадцатая. Настоящее время – наш Король (но иногда и Королева может сыграть свою роль)
Эту главу я пишу, сидя в поезде Вашингтон – Хартфорд (штат Коннектикут) компании Amtrak. Это не «тихий вагон»[23], хотя в нем все равно тихо. Поезд покачивается на рельсах из стороны в сторону, отчего у меня нет-нет да и появляются опечатки. Элиша сидит рядом со мной, слушает музыку в наушниках и пытается разгадать кроссворд на телефоне.
Уже почти вечер, солнце клонится к закату, сквозь окна на другой стороне вагона льется мягкий свет, озаряя лицо моей дочери, прижатое к стеклу. Она сидит на кушетке, поджав под себя ноги, прикрытые сине-розовой юбкой. Сидит молча: читает. Ей восемь, но сегодня кажется, будто бы вдвое больше. Вид у нее такой взрослый, такой собранный.
Ее младший брат Чарли – рядом, на расстоянии вытянутой руки от меня. На голове у него большие синие наушники, он слушает музыку на айпаде и ерзает на месте.
Я вновь склоняюсь над ноутбуком, который стоит передо мной на столике. Мне бы нужно думать о том, как лучше выразить главную мысль этой главы, надо бы подобрать подходящую историю для иллюстрации своей точки зрения. Хотелось бы закончить главу раньше, чем мы прибудем в Нью-Йорк. Вот только думать о ней никак не получается. Мыслями я то и дело возвращаюсь к Чарли. Он ерзает: ему явно хочется пи́сать. Причем с самого Абердина. Но он боится туалетов в поездах (считает их «мерзкими»).
Ситуация постепенно обостряется. Мне нужно, чтобы сын сходил в туалет, но оказывается, нельзя заставить человека пописать, даже если ты лет на 40 старше, почти на 70 килограммов тяжелее и вообще его отец. Просто некоторые вещи нельзя сделать без согласия – и поход в туалет как раз к ним относится.
Отказ Чарли сходить в туалет в поезде меня беспокоит. До дома – в Коннектикуте – еще больше трех часов, нельзя столько терпеть! Получается, у нас всего два возможных выхода из ситуации: либо случается «авария», либо я убеждаю-таки сына сходить в туалет.
Поразительно, сколько моей умственной энергии способен потребить мочевой пузырь пятилетнего ребенка. Я постоянно думаю о том, что Чарли нужно пописать, – словно в моей голове горит и мигает яркий дорожный знак.
И еще он отнимает огромное количество моего времени. Вот и теперь сын вновь подает мне сигнал прекратить печатать, вскакивая с места. Мы опять идем в уборную через вагон-ресторан. Это уже четвертая попытка пописать. Чарли надеется, что туалеты в вагоне-ресторане более чистые или хотя бы не такие страшные.
Но – не тут-то было. Этот туалет точно такой же, как все предыдущие, – а мы перевидали их уже очень много.
– Горшок, – объявляет Чарли, когда я открываю дверцу, – и качает головой: – Нет, спасибо.
– Это туалет, – отвечаю я. – Все сюда ходят.
– Но не я, – говорит он.
Мы поворачиваемся, чтобы вернуться в свое купе. Ждем, пока кондуктор освободит проход. Тут Чарли смотрит мне в глаза и говорит:
– Я совсем не горжусь собой. Если бы я мог сходить в тот туалет, я бы гордился – а так нет.
Потом с поникшей головой смотрит на свои ботинки.
Мое сердце сжимается. Поезд покачивается, кондуктор пробивает билет, и внутри меня будто что-то умирает. Неспособность сына пописать в «неидеальных» условиях больно бьет по его самооценке. Ему стыдно оттого, что он не может справить нужду. Мелкий дискомфорт биологического характера перерос в нечто более серьезное. Простейшая физиологическая функция, которой я давным-давно овладел, вдруг стала бичом всего моего существования.
«И это пройдет», – шепчу я, когда мы уже возвращаемся к себе. Я знаю, что так и будет, – но в этот момент сам себе не верю.
Элиша с надеждой смотрит на меня – но я грустно качаю головой.
Чарли садится – и снова начинает ерзать. Бедный мальчик страдает – и я вместе с ним.
Вам кажется, что вы в этом поезде вместе со мной? Я изо всех сил
