На линии огня - Михаил Сидорович Прудников
Священник же двинулся к выходу и, проходя мимо Карима, шепнул:
— За вами следят. Выходите за мной.
Русская речь незнакомого священника удивила Карима, но времени на размышление не было, к тому же Карим имел большой опыт общения с людьми в Италии, и этот опыт подсказал ему, что священник из тех людей, которым можно и нужно верить.
Поддерживая Сашу, Мама Анжелика и Карим вышли из трамвая. За ними попытался было выскочить и сухощавый, но внушительная фигура в сутане в последний момент вновь преградила ему путь, и сухощавый вынужден был отправиться в вагоне до следующей остановки.
— Идите шагах в десяти от меня, — сказал священник Кариму. — Я зайду в дом и оставлю дверь открытой. Когда вокруг никого не будет, войдете.
В доме, куда Мама Анжелика и Карим ввели Сашу, ждал врач, который тут же занялся раненым, а женщина стала объяснять священнику, кто и откуда прибыли эти русские. Священник задавал ей вопросы на итальянском языке.
Впрочем, Мама Анжелика знала немногое. Сегодня утром ей, связной одной из подпольных групп, было поручено перевести двух бежавших из плена русских с улицы Кайроли, 62, где находилась кафе-молочная, а в ней подвал, уже не однажды укрывавший беглецов перед отправкой их в партизанские отряды. На этот раз новых людей нужно было отвести в отряд небезызвестного капитана Примо.
Поначалу все шло благополучно, казалось, так будет и дальше. У них дважды проверяли документы, и припасенные Мамой Анжеликой пропуска не вызвали никаких подозрений у немцев. Группа достигла уже окраины Рима, когда нелепая случайность чуть было не погубила все дело.
В Германии наступали времена тотальной мобилизации, и в патрульных командах нередко можно было встретить стариков или полуинвалидов — у рейха катастрофически не хватало живой силы. Один из таких стариков преградил группе путь на окраине Рима. Он долго и подозрительно всматривался в пропуск Карима и, будучи, очевидно, каким-то специалистом по демографии, вдруг спросил:
— Азиат?
Карим был узбеком, но лицо его не имело ярко выраженных национальных черт, итальянцы легко принимали его за соотечественника. И вот на беду попался «образованный» фашист.
— Азиат? — снова спросил жандарм, теряя терпение.
— Не понимаю, — ответил Карим по-итальянски, а Мама Анжелика обрушила на жандарма поток слов, в которых темпераментно объясняла гитлеровцу, что это ее родственники с севера и один из них (имелся в виду Саша, не знавший итальянского языка) немой.
Второй жандарм, пока первый разбирался с документами, щелкнул затвором винтовки. Решение надо было принимать мгновенно, и, может быть, Саша на сей раз принял не самое удачное — мощным ударом он сбил наземь жандарма и вырвал у него из рук винтовку. Старик же оказался проворнее, чем можно было ожидать, и резво, несмотря на возраст, пустился наутек. Стрелять или преследовать старика было опасно — среди бела дня ему вот-вот могли прийти на помощь, и нужно было как можно скорее уходить самим. Вынув из винтовки затвор и пригрозив лежащему на земле жандарму, беглецы заспешили по улице к спасительному перекрестку.
В спешке они допустили непростительную ошибку — не обыскали повергнутого наземь жандарма. Карим впоследствии долго не мог простить себе эту оплошность, хотя, признаться, в те горячие минуты у них едва ли было время на обыск. Беглецы уже достигли перекрестка, когда сзади раздался оглушительный выстрел — у жандарма, кроме винтовки, оказался еще и пистолет. Пуля попала Саше в ногу. Сгоряча он продолжал бежать, когда они, путая следы, петляли по узким окраинным улочкам, но в конце концов, обессиленный, Саша опустился на землю.
Карим знал, что помощь и поддержку можно найти едва ли не в любом доме пригорода, где жили в основном рабочие. Он помнил, как совершался побег из лагеря: итальянец, с которым они вошли в контакт, дал им записку и сказал, чтобы они показали ее в первом же попавшемся жилище бедняка. К столь необычной форме связи с подпольем Карим отнесся тогда с некоторым подозрением, благо у него уже были другие способы добраться до партизан, однако советом итальянца и запиской все же пришлось воспользоваться. Побег прошел не гладко, гитлеровцы почти сразу организовали преследование, и вот тогда-то Карим с товарищами бросились в какой-то дом победнее, предъявили записку и оказались… в объятиях друзей, которые и переодели, и спрятали их, а потом отвели на улицу Кайроли, 62.
И теперь, помогая раненому Саше подняться, Карим осматривался по сторонам. С виду домики были почти одинаковыми и они повели Сашу к ближайшему. Им действительно тут же оказали помощь — дали йоду и чистой материи для перевязки, но оставаться у гостеприимных хозяев было опасно: с минуты на минуту могла начаться облава, а по-настоящему спрятаться поблизости было некуда.
Рассудив, Карим принял решение возвращаться в город к друзьям Мамы Анжелики. И вот — неожиданная встреча со священником в трамвае, которой они воспользовались, потому что боль в ноге у Саши усиливалась и он едва мог ступать на нее. И — на счастье — в доме оказался врач, принявший Сашу без каких-либо вопросов. Священник, улыбаясь, рассматривал Карима, потом предложил:
— Давайте знакомиться.
— Здесь меня зовут Карло, — первым представился Карим.
— А меня здесь зовут Падре, — отвечал священник. — А некоторые называют отцом Дорофеем. Зовите меня, как вам будет удобнее. Итак, вы шли к капитану Примо?
— Примо? — насторожился Карим. — Кто это? Откуда вы взяли, что мы шли к нему?
— Конспирация — вещь нужная, — снова улыбнулся Падре. — Но если я назову вам пароль, с которым вы должны были явиться к Примо, то вы поверите мне?
— Почему вы решили, что мы шли к Примо? — не уступая, возражал Карим.
— Я хорошо знаю окрестности города. Да и самого капитана. А кроме того, — Падре дружески рассмеялся, — наша встреча вовсе не случайна, как могло показаться вам. Я сопровождал вас от самой Кайроли. По просьбе хозяина кафе Фарабуллино Альдо, у которого вы жили последние дни. Итак, пароль: «В горах прошел сильный дождь».
— «Но в долине совершенно сухо», — ответил Карим, иони, к великой радости обоих, обнялись.
Через минуту, ожидая конца операции, которую доктор делал Саше, Карло иотец Дорофей спорили об оплошности, допущенной при проверке документов. Падре считал, что другого выхода у Саши не было, да ик тому же у них не было времени
