Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд
Все отдают ему честь, на что он тоже каждому отдает в ответ.
Шпала подорвался на мине-ловушке, установленной внутри моторного отделения его грузовика. Какой-то сапер-вьетконговец изготовил мину, использовав в качестве осколков пятьдесят фунтов офицерских знаков различия, похищенных из американской лавки. Когда Шпала открыл капот своего грузовика, чтобы проверить мотор, то получил целую кучу латуни прямо в лицо.
Чернокожий пехотинец с забинтованной головой рассказывает симпатичной японке, медсестре-практикантке, байку о том, как получил первое ранение.
— Это не херня, - говорит он с раненной головой.
Заметив замешательство на лице практикантки, Шпала переводит: - Я правду говорю. Наш командир поставил нашему подразделению задачу пойти в атаку в необычайно опасном месте. Мой друг погиб, когда осколок из реактивного гранатомета поразил его в легкие.
Чернокожий пехотинец говорит: - Ебануться.
Шпала объясняет: - За что боролись - на то и напоролись.
Японка-практикантка улыбается чернокожему пехотинцу, потом Шпале, пожимает плечами и, запинаясь, говорит:
— Я очень извиняюсь. Я не говорю по-английски.
Меня выписали из палаты для выздоравливающих, и теперь каждый четверг в 16:00 я хожу к психиатру смазывать шестеренки в своей бестолковке.
Психиатр ВМС имеет к психиатрии такое же отношение, как как кассир театра к искусству.
Задача военного психиатра в дни войны - закрывать любые проявления восприятия реального мира заплатками из вранья, которое диктуется политической линией.
Уже на первой встрече со своим психиатром я его за пять минут пропсихоанализировал и пришел к выводу, что он - слабак и наглец, которого в детстве не звали играть в бейсбол, и что его приводит в восторг ощущение той власти, что находится его руках в отношениях между врачом и пациентом.
Мне противно его безукоризненно чистое хаки. Мне противен его низкий мужественный голос. Он мне противен - потому что перед каждым ведет себя как самозванный отец.
Лейтенант-Командир Джеймс Б. Браент нудит: - Вы просто отождествляете себя с теми, кто взял Вас в плен. Это очень, очень неново. На самом деле, это не столь уж редкое явление среди заложников и военнопленных, когда они начинают восхищаться...
Я говорю:
— Слышь, ты настолько не в теме, что даже пиздишь хуево.
Командир Браент откидывается на спинку серо-голубого крутящегося стула и улыбается. Его полуулыбка-полуухмылка, наполовину - выражение самодовольного ощущения своего превосходства, наполовину -жадный оскал,- А как Вы относитесь к противнику в глубине души, сейчас, на свободе?
Я спрашиваю: - А противник - это кто?
С выражением не то священного долготерпения, не то священного высокомерия - этих святых никогда не поймешь - он говорит:
— Вьетконговцы. Дайте мне определение - кто такие вьетконговцы.
— Вьетконговцы - это тощие рисоядные азиатские эльфы.
Командир кивает, берет незажженную трубку, жует мундштук.- Понятно. А каково Ваше отношение к тому, что вы отдавали свой долг перед страной в течение трех сроков во Вьетнаме?
Я говорю:
— Молодость - это искусство выживать без оружия, но у нас оно было, и мы с его помощью сжигали Вьетнам заживо. Я этого стыжусь. Тогда я думал, что поступаю правильно, но это было не так. На ненужной войне патриотизм - тот же расизм, только подают его так, что звучит прекрасно.
— Но солдаты на всех войнах...
— Джон Уэйн ни разу не погибал, Алиса никогда не плакал, и Гомер Куча не купал младенцев в напалме.
— Понятно,- говорит Командир Браент, делая отметку в блокноте.
Я спрашиваю:
— А почему тебе так нужно доказать, что я чокнутый?
Командир медлит, потом отвечает: - Совершенно не понимаю, о чем вы.
— Слушай, говорю по слогам. Я был солдатом Армии освобождения. Я жил во вьетконговской деревне с вьетнамским народом. Меня ни разу не пытали. Мозги мне не промывали. Меня даже не допрашивали ни разу. О районе наших действий они знали больше меня самого. Я сражался с врагами тех, кто жил в моей деревне, и я счастлив от того, что это делал, и готов делать это же
Командир Браент улыбается,- Охотно верю.
Делает отметку.
— Ты знаешь, что это правда.
— Типичный бред мессианства.
— Вот видишь? С тобой и поговорить-то нельзя. Ты ненастоящий. Твои слова ничего не стоят.
Командир говорит:
— Давайте для продолжения спора допустим, что вы на самом деле перешли на сторону коммунистов. И что, возможно, убивали американских военнослужащих.
Я говорю:
— Людей. Я, возможно, убивал людей. Оружие было моим, но курок спускали вы. А на сторону коммунистов я не переходил. Весь коммунизм — тоска смертная и пользы никакой. Но если бы федеральное правительство Соединенных Штатов сдохло, я танцевал бы на его могиле. Я стал на сторону народа против правительств. Я вернулся к земле. Когда американцы утратили связь с землей, мы утратили связь с реальностью. Мы стали телезрителями. Я не хочу быть телезрителем. Я лучше буду убивать или пусть меня убьют.
— Но какое моральное оправдание вы найдете стремлению убивать своих соотечественников?
Я говорю: - Какое моральное оправдание найду я стремлению убивать кого угодно из какой угодно страны? Я убивал вьетконговских солдат, но убивал их не потому, что они были плохими людьми. Ничего личного. Война за независимость Юга доказала, что не обязательно испытывать к людям ненависть, чтобы драться с ними и убивать их. Те американцы, против которых я воевал, не были плохими людьми. Это были лучшие грабители и душегубы из всех, с кем я сражался. Но они были неправы. Бешеную собаку необходимо пристрелить, даже если она лучше всех других. Я был верен
правому делу, а предала меня моя собственная страна.
Командир Браент швыряет карандаш на стол.- Неужто вы всерьез ожидаете, что я это поверю?
Я встаю и подхожу к стене. Снимаю один из многочисленных докторских дипломов, выбрав тот, на котором отпечатана затейливая вязь - как глазурь на торте. -Ну как? - можете поверить, и не потому, что я об этом рассказал, а потому что я так делал.
Я переворачиваю диплом, вытягиваю картонную подкладку и вытаскиваю сам диплом.- Идеи выражаются в действиях.
Я складываю диплом.
Говорю: - Я был военнопленным на этой войне, и в результате приобрел весьма серьезное расстройство биоритмов организма, расстройство глубокое и неизлечимое. Я обычно зла ни на кого не держу, но я ветеран Вьетнамской войны, и Белый Дом погубил сорок тысяч моих друзей.
Командир глядит на меня с открытым ртом, верхняя губа почти незаметно подрагивает.
Я складываю из диплома
