Кутузов - Сергей Юрьевич Нечаев
Сергей Александрович Князьков (1873–1919), русский историк и писатель
За свою долгую жизнь М.И. Кутузов прошел хорошую военную школу под руководством самого Суворова. Он был умный, способный, широко по тому времени образованный человек, за долгую жизнь, прожитую недаром, хорошо постигший и людей, и те сферы военной, светской дипломатической деятельности, где ему приходилось вращаться и где он всегда был и выступал заметной величиной. Человек придворный и светский, Кутузов глубоко постиг одно из правил этой жизни, гласившее, что язык дан человеку затем, чтобы скрывать свои мысли.
Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский (1788—1850), русский историк
Царедворец ловкий, утонченный; лаская временщиков, одушевлял общества даром слова, занимательным рассказом, любезностью, особенно в кругу прекрасного пола, которого до последних минут своей жизни был страстным обожателем. В превратности счастья молчалив. Во время войны осторожен, медлителен, как Фабий.
….
Князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский среднего роста, тучный собою, крепкого, здорового сложения, выступал медленно, ездил в покойном экипаже, редко садился на лошадь по причине тяжести тела. Любил вкусные блюда, великолепные палаты, мягкое ложе, но на войне никогда по ночам не раздевался. Имел нрав скрытный, недоверчивый и, вместе, веселый; говорил за обеденным столом: «Главная квартира не должна походить на монастырь, веселость солдата ручается за его храбрость». В молодых летах простирал горячность до такой степени, что когда оставался недоволен полковым учением, то, сойдя с лошади, бросался на землю.
Сергей Александрович Князьков (1873—1919), русский историк и писатель
Всегда себе на уме, с хитрецой истого великорусса, Кутузов привык в своих поступках больше действовать ухваткой и руководиться вдумчивым расчетом, нежели действовать напролом и рисковать; только это его вечное «себе на уме» не было хитрецой мелкого человека, вытекающей из известной трусости: Кутузов был сам по себе слишком умен и крупен, слишком хорошо знал себе цену, чтобы быть боязливым и трусливым в сношениях с людьми, но люди были для него только средством в достижении поставленных им себе целей личного благополучия и возвышения, поэтому он не стеснялся быть как бы двуличным, когда ему это было нужно, хотя в этой своей всегдашней готовности схитрить он все же никогда не переступал той границы, когда известного рода хитрость может привести человека к поступкам мелким и безнравственным. Он был просто типичный человек XVIII века, который с легкой иронией и насмешкой скользил над общими вопросами морали, не очень задумываясь слукавить и обмануть, когда это ему было полезно и выгодно, наблюдая только одно, чтобы эта готовность поступить не совсем согласно с правилами морали никогда не нарушала то «благородство», которое истый человек XVIII века считал основой житейской порядочности. Исключительный ум спасал Кутузова от поступков рискованных, могущих, как говорили в XVIII веке, «ошельмовать» человека. Доверившись Кутузову, на него можно было положиться; сделавшись его врагом, от него надо было ждать борьбы, в которой он допускал все приемы – как терпимые, так и нетерпимые житейской моралью.
….
Человек ума холодного, расчетливого, умеющий выжидать и не торопиться, Кутузов привык действовать вдумчиво, осторожно; время и обстоятельства, хитрое и умное пользование ими, знание людей и искусство управляться с ними – все это Кутузов применил и к тому делу, которому посвятил жизнь, то есть к военному. Из него выработался полководец умелый, знающий свое дело, осторожный, но в осторожности храбрый, не теряющий присутствия духа и спокойствия в самые критические минуты. Зрело обдумывал он каждое свое предприятие и, подчиняя строгому, но широкому расчету каждый свой шаг, он умел достигать тех целей, которые себе ставил, не приближая момента их осуществления поступками, которые заключали в себе начало риска. На войне он предпочитал действовать искусно построенными передвижениями, утомляя противника бесконечными маневрами, сбивая его с толку, выводя из себя. Выжидание он всегда предпочитал решительным эффектным сражениям, в которых если и бьют врага, то теряют много и своей силы.
….
Конечно, Кутузов не был полководцем, равным Наполеону, этому поэту и первостепенному художнику-мастеру войны, но Кутузов, по крайней мере, так же хорошо знал и понимал практику военного дела, как и его гениальный противник. И этим он был ему особенно опасен.
Николай Николаевич Муравьев-Карский (1794–1866), русский генерал и дипломат, участник Наполеоновских войн
Кутузов был малого роста, толст, некрасив собою и крив на один глаз <…> Кутузов не щеголял одеждой: обыкновенно носил он коротенький сюртук, имея шарф и шпагу чрез плечо сверх сюртука <…> Старость не препятствовала, однако же, Кутузову волочиться и любить женщин.
…
Кутузов мало показывался, много спал и ничем не занимался. Никто не знал причины нашего бездействия <…> и в армии был всеобщий ропот против главнокомандующего.
…
Говорили, что он был упрямого нрава, неприятного и даже грубого; впрочем, что он умел в случае надобности обласкать, вселить к себе доверие и привязанность. Солдаты его действительно любили, ибо он умел обходиться с ними.
Еспер Дмитриевич Желябужский (1846–?), русский военный историк
Действительно, Кутузов был одарен умом весьма тонким, доставлявшим ему средства выходить с успехом из самых затруднительных обстоятельств. Суворов, которого Кутузов был любимец, говорил о нем вовсе не в укор: «Умен, очень умен; его и Рибас не обманет». Сам Кутузов в 1812 году, отъезжая из Петербурга в армию, на довольно нескромный вопрос одного из ближайших своих родных: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?» – отвечал: «Разбить?.. Нет! А обмануть – надеюсь». Кутузов во всю свою жизнь, и тем более в преклонных летах, отличался уклончивостью, которая нередко доходила до того, что он часто жертвовал собственными убеждениями.
…
При столь сильном отвращении от всякой корреспонденции Кутузов сохранил до самой смерти дар слова, которым он очаровывал всех и каждого. Подобно даровитому импровизатору, он увлекал, приводил в восторг и сам проливал слезы, вызванные чувством. Никто ловчее князя Кутузова не умел вознаграждать оскорбления, нанесенного по нетерпению либо горячности, никто лучше его не обладал искусством льстить под личиною грубости <…> Несмотря на недоверчивость и скрытность своего характера, Кутузов был любим окружавшими его; недостатки и слабости его не помешали ему снискать и сохранить общее доверие войск.
Потом умеренно-хвалебная оценка М.И. Кутузова сохранялась в советское время. Примерно до конца 1930-х – начала 1940-х годов, хотя и тогда наблюдались крайности в ту или иную сторону. В частности, лидер первого поколения советских историков академик Михаил Николаевич Покровский проявлял очевидную строгость в критике фельдмаршала.
Михаил Николаевич Покровский (1868—1932), русский и советский историк, академик
Кутузов был слишком стар для каких-то ни было решительных действий – и, по-видимому, помимо этого, слишком хорошо помнил Аустерлиц <…> С назначением
