Кутузов - Сергей Юрьевич Нечаев

Восхваляли М.И. Кутузова многие. Это была настоящая «страда канонизации» Михаила Илларионовича.

Федор Николаевич Глинка (1786–1880), русский поэт и прозаик, в 1812 году был адъютантом генерала М.А. Милорадовича

Он имел обширный ум и отличное образование. Будучи в одно время директором 1-го кадетского корпуса и присутствуя на экзамене, он развил такое богатство разнообразных познаний, что все профессора и учителя пришли в изумление. В кругу своих он был веселонравен, шутлив, даже при самых затруднительных обстоятельствах. К числу прочих талантов его неоспоримо принадлежало искусство говорить. Он рассказывал с таким пленительным мастерством, особливо оживленный присутствием прекрасного пола, что слушатели всякий раз между собою говорили: «Можно ли быть любезнее его?»

Алексей Петрович Ермолов (1777–1861), русский генерал и дипломат, участник Наполеоновских войн

Совсем другого человека видел я в Кутузове, которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии. Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные его силы. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестию могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться ее действием сторонних внушений.

При этом отдельные труды, даже написанные с официальных позиций, постепенно становились менее «аллилуйными» и более объективными по отношению к Кутузову. Постепенно стали уходить преувеличенные славословия. Постепенно стали появляться какие-то человеческие черты Кутузова, отличающие его от идеального «плакатного» образа. Постепенно общество несколько остыло к процессу «канонизации», и тут же возникли вполне резонные вопросы.

Федор Васильевич Ростопчин (1763–1826), русский государственный деятель, генерал-губернатор Москвы

Этот человек был большой краснобай, постоянный дамский угодник, дерзкий лгун и низкопоклонник. Из-за фавора высших он все переносил, всем жертвовал, никогда не жаловался и, благодаря интригам и ухаживанию, всегда добивался того, что его снова употребляли в дело, в ту самую минуту, когда он считался навсегда забытым.

Александр Семенович Шишков (1754—1841), русский военный и государственный деятель, адмирал

Кутузов, искусный и храбрый пред неприятелем полководец, был робок и слаб перед царем. Он пошел бы за отечество на верную смерть, но ни в каком случае не мог бы сделать того, что сделал Сюлли с Генрихом IV, оттащив его насильно от слез любимой им женщины, преклонявшей его к предосудительному поступку. Сия слабость в столь знаменитом муже, каков был Кутузов-Смоленский, показывает только, что человеку не свойственно совершенство.

Генерал Евгений Вюртембергский в своих «Воспоминаниях» написал: «Качества, которыми обладал Кутузов, обличали в нем, может быть, в большей степени государственного человека, нежели полководца. Особенно в самых битвах ему недоставало теперь прежней личной деятельности, причины чему надобно искать в его летах».

Это очень важное замечание, и в нем кроется основа понимания того, что происходило с Кутузовым. И дело тут было не только в его возрасте, но и в страшных ранениях в голову, им полученных, последствия которых ощущались до самой смерти полководца.

Естественно, особенно много человеческих черт Кутузова можно найти в мемуарных источниках, созданных теми, кто участвовал в Наполеоновских войнах и лично знал Михаила Илларионовича.

Леонтий Леонтьевич Беннигсен (1745—1826), русский генерал, участник Наполеоновских войн

Кутузов одарен был чрезвычайным природным умом, но не имел ни малейшего понятия о военном искусстве, я его знал очень хорошо, потому что знакомство наше продолжалось сорок три года. Он ничего не читал и совсем не умел писать, что я могу засвидетельствовать множеством ничтожных записок его жене моей, в то время когда мы жили вместе в Вильне; стыдно их читать: он был не сведущ в географии и не имел ни малейшей совести, но был великий царедворец.

Александр Федорович Ланжерон (1763—1831), русский военный и государственный деятель французского происхождения, генерал от инфантерии

Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса, и добродушие (на самом деле немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) – вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться, и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к вышестоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм, вольнодумство и неделикатное отношение в денежных делах, составляли противоположные стороны этого человека <…> Сам он не только никогда не производил рекогносцировки местности и неприятельской позиции, но даже не осматривал стоянку своих войск, и я помню, как он, пробыв как-то около четырех месяцев в лагере, ничего не знал, кроме своей палатки. Слишком полный и даже тяжеловесный, он не мог долго сидеть на лошади; усталость настолько влияла на него, что после часового учения, которое для него казалось целым веком, он уже не годился больше ни для какого дела. Эта его лень простиралась и на кабинетные дела, и для него было ужасно заставить себя взяться за перо. Его помощники, адъютанты и секретари делали за него все, что им было угодно, и, несмотря на то, что Кутузов, без сомнения, был умнее и более знающий, чем они, он не ставил себе в труд проверять их работу, а тем более поправлять ее. Он подписывал все, что ему ни подавали, только бы поскорее освободиться от дел, которым он так-то отдавал несколько минут в день, возлагая их главным образом на дежурных генералов армии. Вставал он очень поздно, ел много, спал три часа после обеда, а затем ему нужно было еще два часа, чтобы прийти в себя.

Сергей Иванович Маевский (1779—1848), русский генерал, участник Наполеоновских войн

Для Кутузова написать 10 слов вместе труднее, чем для другого описать кругом 10 листов; старая хирагра [подагра. – Авт.], старость и непривычка – вот враги его. Но зато природа и навык одарили его прекрасным языком, который восходил до высокого красноречия. В нем были счастливые обороты в мыслях и словах; и при этом он умел сохранять всегда чудную прелесть лаконизма и игривость от шуточного до величественного. Можно сказать, что Кутузов не говорил, но играл языком: это был другой Моцарт или Россини, обвораживавший слух разговорным своим смычком. Но при всем творческом его даре он уподоблялся импровизатору; и тогда только был как будто вдохновенен, когда попадал на мысль или когда потрясаем был страстью, нуждою или дипломатической уверткой. Никто лучше его не умел одного заставить говорить, а другого – чувствовать, и никто тоньше его не был в ласкательстве и в проведении того, кого обмануть или обворожить принял он намерение; вы увидите в минуту: благоговейный восторг