Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева
Результаты испытаний РУ-1 для двигателя РД-1 были признаны успешными.
Глушко через много лет говорил и писал: «По моему ходатайству С.П. Королев был направлен на работу в наше ОКБ. Он горячо взялся за руководство разработкой установки двигателей на боевых самолетах и проявил в этой работе блеск своего таланта. Еще в РНИИ нас связала преданность любимому делу и взаимная заинтересованность в сотрудничестве, так как под его руководством разрабатывались летательные аппараты, а под моим – двигатели для них»[50].
С.П. Королев с матерью Марией Николаевной. 1 февраля 1937 года
[РИА Новости]
Самолетом Пе-2 теперь занимался конструктор Мясищев: Петляков трагически погиб при полете в Москву.
Берия (с подачи председателя Наркомавиапрома Шахурина) признал работу по реактивной установке на Пе-2 ценной, и 27 июля 1944 года было принято решение о досрочном освобождении со снятием судимости 35 заключенных специалистов 4-го спецотдела НКВД СССР, в том числе Глушко и Королева.
* * *
Свободен! И даже получил свое жилье в Казани – светлую комнату на пятом этаже шестиэтажного дома № 5 по улице Лядова в квартире № 100. Весь подъезд отдали бывшим заключенным: освободили 29 человек.
«Комната моя “шикарно” обставлена, – писал Королев Марии Николаевне, – именно: кровать со всем необходимым. Стол кухонный, покрытый простыней, 2 табурета, тумбочка и письменный стол, привезенный мною с работы. На окне моя посуда: 3 банки стеклянных и 2 бутылки, кружка и одна чайная ложка. Вот и все мое имущество и хозяйство. Чувствую Ваши насмешливые улыбки, да и мне самому смешно. Но я не горюю… Это ведь не главное в жизни, и вообще все это пустяки».
Наташа Королева. 2 августа 1938 года
Глушко дали двухкомнатную квартиру для семьи. Он устроил новоселье, пригласил Королева, Севрука, Стечкина, играл для них на скрипке, его жена Тамара приготовила, что могла. Она приезжала с дочкой к мужу на свидания еще до его освобождения и упорно добивалась своего перевода в Казань, сначала поселилась в области, недалеко от города, позже, в 1944 году, устроилась в управлении торфопредприятиями.
Ни Ксения Максимилиановна, ни Мария Николаевна в Казань к Королеву не приезжали. Он и сам этого не хотел. Понимал: они боятся ставить под угрозу жизнь Наталки.
– Знаешь, Валентин, я впервые ощутил всю радость от одиночества, – признался через несколько дней после отпразднованного новоселья. – Буквально наслаждаюсь сейчас одиночеством своим. Точно началось у меня в жизни новое летосчисление.
– А я не могу забыть пережитое.
– И мою душу пережитое прорезало, как глубокая борозда… Сейчас я относительно спокоен, только память былого неотступно и настойчиво следует всюду за мной.
– Как говорила моя первая жена, писательница, после боли начинаешь острее воспринимать жизнь.
– Как точно сказано! Сейчас я знаю цену и лучу солнца, и глотку свежего воздуха, и корке сухого хлеба…
– Нашим женам этого не понять, – сказал Глушко.
– Не понять! Пытаюсь в письмах объяснить Ксане, что не могу и не имею права бросить коллектив, в котором столько работал здесь. А как бы хотел, чтобы и для нее было важно и стало таким же близким, как мне, это сознание – сознание долга и чести.
– Именно чести! Об этом мне всегда говорил Лангемак.
– Ты, Валентин, отлично знаешь, что труд является для нас основной частицей жизни. А Ксана стоит к моей работе и к интересам моим в работе недостаточно близко, не видит незримые пути и связи, по которым течет моя настоящая внутренняя жизнь.
Как-то вечером разговорились с Севруком, тоже прошедшим колымский лагерь и оттуда попавшим в Казань. Доминик Доминикович отозвался очень хорошо об одном из начальников НКВД, организовавшем КБ из инженеров-заключенных прямо в лагере и формально возглавившем работу.
– Он сам был с инженерным дипломом, уважал Берию, считал, что политика на сохранение лучших технических мозгов очень верная.
– А я проклятое золотишко добывал! Из-за одной институтской сволочи! Выступал против меня на собраниях и составил акт технической экспертизы. Валентин говорит, что и все сведения о наших с ним технических разработках дал следствию, скорее всего, он.
– Сергей, раз этот человек выступал открыто и открыто проводил экспертизу, вряд ли сведения поставлял он. Валентин многого не знает. Наш лагерный начальник КБ мне лично, в стороне от чужих ушей, объяснял, что доносчик обычно тот на предприятии, на кого никогда не подумаешь. Он открыто не выступает. Иногда прикидывается наивным или дурачком, и как бы от этого говорит в коридорах то, о чем другие в страхе молчат, будто не понимает опасности. Так провоцирует людей на откровенность. А потом их сдает. Был у вас в НИИ такой?
Королев задумался. Характеристика совпадала только… со Щетинковым. Но, конечно, он сразу отмел подозрения: это совершенно исключено! Евгений Сергеевич – человек проверенный, вместе пуд соли съели, и Ксану поддерживает, почти все отшатнулись, а он приходил к ним домой и помогал. К тому же давно болен.
– Как-то сразу никто не вспоминается. Да и увязать в колее прошлого не хочется… Вот наградили орденом «Знак Почета» за мои труды по испытанию ракетных ускорителей, значит, стала партия мне верить.
Он уже задумал реорганизовать свою группу в собственное КБ. И, несмотря на тюрьмы, лагерь, «шарашки», готов со своим коллективом остаться здесь, в системе НКВД. Лишь бы работать! А верные люди приедут. Нельзя отставать от немцев! Недавно прочитал в газетах, оставленных для него библиотекарем Палеевой, об атаке немецких ракет Фау-2: до России они не долетели, обрушили свои удары на Лондон.
Удостоверение к медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Выдано С.П. Королеву 22 декабря 1959 года
[Музей космонавтики]
– Если что появится на эту тему, пусть на немецком, будьте добры, мне отложите, – попросил Королев.
– Обязательно отложу!
– Я знаю, у вас болен ребенок, мне сахар не больно-то нужен, а ребенку необходим, возьмите половину сахара из моего пайка.
– Немцы
