Иосиф Бродский. Годы в СССР. Литературная биография - Глеб Морев
Известно, что после ссылки Бродский пробовал опубликоваться по крайней мере в трех толстых журналах – «Звезде», «Юности» и «Новом мире».
О посещении Бродским редакции «Звезды» и о его встрече там с поэтом Н. Л. Брауном вспоминает ее свидетель – московский поэт Петр Вегин:
В одном из зимних номеров ленинградского журнала «Звезда» <…> были напечатаны несколько моих стихотворений. <…> И Павел Григорьевич Антокольский <…> дал мне рекомендательное письмо к Николаю Константиновичу [правильно – Леопольдовичу] Брауну, который в журнале «Звезда» был заведующим отделом поэзии. <…>
И вот я сижу в длинной, тесноватой комнатке отдела поэзии <…> Николай Константинович что-то говорит мне красивое, но звонит телефон, и он, как истый интеллигент, извиняясь, берет трубку. Я вижу, что лицо его становится пунцовым, потом немедленно бледнеет, испарина покрывает лоб, и, положив трубку, он почти шепотом говорит мне:
– Это Бродский… Он внизу и сейчас будет здесь… Что делать?
– Николай Константинович, успокойтесь…
– Да, но он принесет стихи… он только что вернулся из заключения…
Через несколько коротких минут в дверь постучали, Браун дрожащим голосом произнес «да, пожалуйста», и в комнату вошел рыжеватый, улыбающийся и очень симпатичный парнишка. Браун старался не смотреть на него <…> он передал Брауну пачку стихов и спросил, когда он может знать ответ. Браун ответил – через две недели[650].
Стихи Вегина были напечатаны в «Звезде» единожды – в февральском номере за 1966 год; следовательно, посещение Бродским редакции журнала можно датировать весной 1966 года. К этому моменту Бродский уже сдал рукопись сборника в «Советский писатель» и стихи для готовящегося альманаха «Молодой Ленинград». С точки зрения осторожного Брауна (помнящего Бродского, помимо всего, по скандальному чтению поэмы «Зофья» в СП 10 мая 1962 года), появление Бродского в редакции явно преждевременно – по условиям советской литературной жизни сначала он должен пройти «апробацию» на страницах «молодежного» альманаха и в издательстве, а затем, в случае успеха, уже может претендовать на право публикации в толстом журнале. Выразительно описанное Вегиным поведение Брауна недвусмысленно свидетельствует о том, что он на тот момент и не предполагал всерьез рассматривать вопрос о печатании стихов Бродского.
Московские журналы обладали большей самостоятельностью (и смелостью) в формировании редакционной политики.
В начале того же 1966 года по протекции Евтушенко и Аксенова стихи Бродского (а по воспоминаниям А. Я. Сергеева и он сам[651]) оказались в редакции журнала «Юность». Рассказ об этом самого Бродского и различных мемуаристов разнится в деталях, но совпадает в главном – Бродский не согласился с редакторской правкой, на которой настаивал, судя по всему, главный редактор «Юности» Борис Полевой, и уже принятая к печати подборка была снята из номера[652].
Визит Бродского в «Новый мир» 19 января 1966 года описан в дневниках Л. К. Чуковской:
Он был накануне в «Новом Мире», у Твардовского со своими стихами. Разумеется, отказ был предрешен – стихи не той системы.
– В ваших стихах не отразилось то, что вы пережили, – сказал ему Твардовский.
Странный упрек. А если б отразилось – он бы напечатал?
И далее:
– Сейчас мне некогда, но если хотите, я выберу время и потолкую с вами о ваших стихах.
– Не стоит, – ответил Иосиф[653].
В свете неудачи 1966 года и понимания Бродским несовпадения его эстетики со вкусами Твардовского (очевидного, как мы видим по реакции Чуковской, и для окружающих[654]) особое значение приобретает повторная попытка Бродского опубликоваться в «Новом мире» – синхронная осознанию им обреченности борьбы за выход книги в «Советском писателе». Летом 1968 года[655] он предлагает «Новому миру» два новых программных текста – «Остановка в пустыне» (1966) и «Прощайте, мадмуазель Вероника» (1967). Резолюция Твардовского на возвращенной автору рукописи гласила: «Для „Н<ового> М<ира>“ решительно не подходит. А. Т.»[656].
К 1968 году за «Новым миром» прочно закрепляется репутация главного (если не единственного в СССР) «оппозиционного» издания. Испытываемые журналом цензурные трудности – постоянная тема дневников Твардовского. Однако отказ публиковать Бродского Твардовский мотивирует не сложностью или даже невозможностью прохождения текстов Бродского через цензуру, а эстетическим несовпадением с позицией руководимого им журнала – формула «для „Нового мира“» подразумевает, что, возможно, для какого-то иного издания стихотворения Бродского окажутся приемлемыми.
Весной 1967 года, беседуя со Стенли Кьюницем, Бродский предпочитал объяснять свои трудности с публикациями не политической, но эстетической цензурой: «Проблема с моим печатаньем здесь не в политике, а в консерватизме. Издатели слишком консервативны, чтобы рисковать»[657]. В реальности конца 1960-х именно «Новый мир», флагман советского либерализма, выглядел единственным изданием, редакция которого (теоретически) готова была бы взять на себя смелость и ответственность публиковать Бродского. Предваряющий, однако, даже обсуждение возможных политических рисков (которые, несмотря на стремление Бродского демонстративно преуменьшать их значение применительно к своей литературной судьбе, сыграли, как мы видели, определяющую роль в запрете «Зимней почты») принципиальный «вкусовой» отказ Твардовского означал для Бродского окончательную бесперспективность дальнейших попыток встроиться своими главными и лучшими (по мнению самого автора[658]) вещами в чуждую ему консервативную – во всех смыслах этого слова: и политически, и эстетически – систему печатной литературы в СССР.
В этих условиях в июне 1968 года – за две недели до написания им Заявления в ЛО СП РСФСР и задолго до формального завершения истории с «Зимней почтой» – Бродский принимает решение, кардинально меняющее его литературную стратегию.
2
В двадцатых числах июня 1968 года в Ленинград приехал профессор философии колледжа Брин Мор в Пенсильвании и переводчик Бродского Джордж Клайн (George L. Kline). Это была не первая его поездка в СССР – находясь в Ленинграде годом ранее, в августе 1967-го, он почтой послал Бродскому свой перевод «Большой элегии Джону Донну»[659] и получил от поэта приглашение в гости.
Из воспоминаний Клайна следует, что во время первых встреч с Бродским в августе–сентябре 1967 года обсуждалась работа по дальнейшему переводу его текстов и их публикации в США. Разговор касался отбора стихотворений для будущих переводов (Клайн упоминает о «подборке, которую я предложил составить»[660]) и в связи с этим – неизбежно – книги «Стихотворения и поэмы», выпущенной Струве и Филипповым в 1965 году. Бродский отозвался о ней с раздражением и передал Клайну список из двадцати шести текстов, которые не должны были входить в число опубликованных и намеченных к переводу. «Двадцать два из этих двадцати шести стихов уже попали в книгу 1965 года»[661] (в том числе уже переведенный и опубликованный Клайном «Памятник Пушкину»[662]). Составленный Бродским список и
