Иосиф Бродский. Годы в СССР. Литературная биография - Глеб Морев

СССР. Как И. Р. квалифицируются не только случаи оставления лицом пределов СССР, но и случаи бегства с борта советского военного или иного корабля в открытом море или в территориальных водах иностранного государства[42].

В случае Бродского – Шахматова их потенциальная вина усугублялась намерением осуществить измену Родине с помощью террористического акта – захвата самолета. В своем выборе именно этого способа нарушения одного из сакральных советских табу – самовольного оставления территории СССР – они были не одиноки.

К началу 1962 года, когда властям стало известно о нереализованном плане Шахматова и Бродского угнать самолет, проблема воздушного терроризма в СССР крайне обострилась: после всего трех попыток угона самолетов с целью побега за границу в 1954–1960 годы во второй половине 1961-го произошли сразу два инцидента – 21 июня в Ашхабаде в последнюю минуту был предотвращен угон Ан–2[43], а 10 сентября во время полета над Ереваном был захвачен Як–12. Причем последний кейс типологически был абсолютно идентичен потенциальному кейсу Шахматова – Бродского: четырехместный самолет был захвачен в воздухе тремя молодыми (25–27 лет) пассажирами, мечтавшими бежать из СССР. Один из них был недоучившимся пилотом. В результате летчик получил ножевые ранения, самолет упал под Ереваном, один из угонщиков погиб[44].

В таком контексте, несмотря на наличие в случае Бродского лишь умысла на преступление и на проведенную с ним «профилактическую работу»[45], он, как потенциальный «изменник Родины», неизбежно должен был оказаться – и оказался – под самым пристальным вниманием КГБ, очутившись в категории лиц, по классификации КГБ, «не подвергнутых аресту <…> вследствие недостаточности материалов и подлежащих взятию в оперативную разработку»[46]. На этом этапе Бродский, летом 1960 года попавший в поле зрения госбезопасности как один из авторов неподцензурного поэтического журнала «Синтаксис» и уже тогда прошедший «профилактические мероприятия» (беседу в КГБ)[47], по-видимому, становится объектом «дела агентурной разработки» (с 1964 года получившего наименование «дело оперативной разработки», сокращенно ДОР[48]), с – в терминах КГБ – «окраской „измена Родине“ (в форме бегства за границу)»[49]. Это означало организацию плотной слежки с помощью завербованной КГБ агентуры в среде общения Бродского.

За три дня до осуждения Уманского и Шахматова Ленгорсудом в ленинградской газете «Смена» появилась разоблачающая кружок Уманского «установочная» статья «„Йоги“ у выгребной ямы», написанная по материалам КГБ и связанным с органами журналистом[50]. В ней среди других персонажей из окружения Уманского упоминался и Иосиф Бродский. Это было первое упоминание его имени в печати:

Читывал на сборищах [у Уманского] зловещие стихи Иосиф Бродский, «непризнанный поэт», здоровый парень, сознательно обрекший себя на тунеядство.

Судя по появлению рядом с именем Бродского квалификации «тунеядец» (криминализированной после указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года[51]), к концу весны 1962 года КГБ уже был выработан тактический сценарий по его «нейтрализации» – в полном соответствии с практикой применения к «политическим» «бытовых» статей УК[52]. 11 июля 1962 года заместитель начальника 2-го отдела ленинградского КГБ полковник П. П. Волков составляет документ, сыгравший определяющую роль в дальнейшем развитии «дела» Бродского – служебную справку о нем. Она заканчивается недвусмысленной рекомендацией:

Учитывая антиобщественный характер поведения Бродского, вредное влияние его так называемого «творчества» на молодежь, нежелание заниматься общественно-полезным трудом, считал бы целесообразным через общественность по месту жительства выселить его из Ленинграда как тунеядца[53].

Уже через восемь дней, 19 июля 1962 года, Бродский был «предупрежден о трудоустройстве» отделом милиции Дзержинского района Ленинграда[54]. Такое предупреждение означало фактически неизбежное заведение «дела о тунеядстве». Механизм общественной изоляции «чуждого элемента», предложенный полковником КГБ Петром Петровичем Волковым (не только «архитектором», но и негласным куратором всего дела Бродского в дальнейшем[55]), был запущен.

Последующие события продемонстрируют, что загадочное признание Шахматова и январский обыск и трехдневный арест 1962 года имели ключевое влияние на дальнейшую персональную и литературную судьбу Иосифа Бродского в СССР.

Глава II. «Первый поэт»

1

Знакомство семнадцатилетнего Бродского с бывшим летчиком Олегом Шахматовым произошло в 1957 году в литературном объединении при ленинградской газете «Смена»[56] – как и Бродский, Шахматов писал стихи.

Многочисленные в конце 1950-х годов официальные литературные объединения – получившие известность под именем ЛИТО (усеченный вариант слова «литобъединение») – представляли собой специфический социокультурный феномен послесталинского периода в СССР. Это были существовавшие при печатных изданиях, высших учебных заведениях или иных советских институциях литературные кружки, в которых начинающие авторы стихов и прозы под руководством «профессионалов» (то есть членов Союза писателей СССР) учились «ремеслу» и входили в литературную жизнь. Генетически ЛИТО восходили к раннесоветской «идеологии мастерства», прокламировавшейся Горьким (а затем и Сталиным) в конце 1920-х – 1936 году (когда ее сменили требования «народности» и борьбы с «формализмом») и базировавшейся на утверждении необходимости для молодого поколения советских писателей учиться у «старых мастеров» – писателей с дореволюционным стажем, не всегда удовлетворявших требованиям коммунистической идеологии. В послесталинском СССР эта же идея (пусть и в трансформированном виде: старых мастеров заменили новые советские культурные кадры) стала основой для создания широкой сети кружков литературного мастерства.

По словам историка Петербурга – Ленинграда,

заметным явлением в культурной жизни Ленинграда выглядят многочисленные литературные объединения, появившиеся в конце 1950-х годов <…>. Литературные объединения <…> превратились не только в одну из самых распространенных форм вневузовской литературной учебы, но и в своеобразные молодежные творческие клубы <…>. Литературные объединения предоставляли возможность знакомиться с новыми людьми, общаться, обмениваться информацией.

<…> Особенно яркий расцвет такая форма общественной жизни получила во времена так называемой хрущевской оттепели. Многочисленные литературные, поэтические объединения успешно функционировали при редакциях практически всех крупных городских журналов и газет, при дворцах и домах культуры, в институтах, на заводах и фабриках[57].

По сути речь идет о выстроенной советским государством системе литобъединений, призванной поставить под контроль и формализовать активность так называемой «творческой молодежи» – начинающих авторов, пробующих себя в литературе и/или имеющих амбиции стать профессиональными писателями. Последнее, как известно, в СССР с 1934 года было возможно исключительно в рамках Союза советских писателей СССР (после 1956 года – Союз писателей СССР, далее СП) – институции, созданной по решению Сталина с целью монополизации литературной жизни и создания эффективного механизма идеологического контроля над ней. Лишь становясь членом СП (или аффилированных с ним структур вроде «профессиональной группы» при Литературном фонде СССР) литератор в Советском Союзе мог рассчитывать на регулярную публикацию своих текстов и, соответственно, на возможность жить литературным трудом – получая гонорары за опубликованные вещи. Такая практика фактически узаконивала сложившееся к