В красном стане. Зеленая Кубань. 1919 (сборник) - Илья Григорьевич Савченко
Чувелев представил Малиновскому Понамарева.
– Как ваш командный состав? – обратился он к нему.
Понамарев сообщил, что командным составом он доволен, и добавил, указывая на меня:
– У меня отличный строевой помощник…
– Да, да… Я это слышал в инспекции кавалерии… Я и хотел, собственно, посмотреть вас и вашу работу, – обратился он ко мне. – Дивизионом я очень, очень доволен…
После отдыха Малиновский захотел посмотреть подготовку эскадронов в различных областях строевого учения.
– Учебная команда пусть покажет мне манежную езду, второй эскадрон – эскадронное учение, пятый эскадрон – рубка, седьмой – работа пикой…
После 2-го эскадрона Малиновский больше ничего не смотрел. Дивизион был отпущен по квартирам.
Смотр кончился. Комиссар фронта от смотра политической грамотности отказался.
XVIII. Кавалерийские курсы комсостава
Начальство отправилось к Понамареву на чашку чая, которая была организована на славу: было и вино, и фрукты, и варенье, и пирожные…
За чаем шла беседа на разные темы, и, так как младшего начальства здесь не было (самый младший по должности был здесь я), все говорилось более или менее откровенно.
Зашла речь о кавалерийских курсах для командного состава. Автором этих курсов был Малиновский. Он видел, что командный состав вверенных ему частей очень слабо подготовлен и что необходимо подтянуть в строевом отношении начальство.
Малиновский говорил:
– Курсы совершенно необходимы. Наш командный состав ниже всякой критики. Мы переходим на мирное положение, и здесь одной лихостью уже не возьмешь. Конница требует методической работы и над всадником, и над лошадью – это очень ответственная работа, это целая наука. В былые времена командный состав – что же тут между нами скрывать – был не чета нашему. Два года шла работа в военных училищах. В полк прибывал молодой корнет, он попадал в хорошо налаженный эскадрон, где работал под руководством опытного командира эскадрона. Четыре-пять лет он учился конному делу в полку, а потом еще, перед получением эскадрона, уходил в особую офицерскую кавалерийскую школу, где из офицера вырабатывался воистину виртуоз своего дела. А наш командный состав…
Малиновский вспомнил, что за столом сидит инспектор кавалерии 9-й армии, никогда не служивший в кавалерии, и стал говорить мягче.
– Нам, конечно, пока что такая школа не под силу, но создать курсы, где бы командиры научились хоть правильно сидеть в седле, чтобы показать затем это красноармейцам, – это нам по силам. И это неотложно надо сделать. Я осмотрел части кавалерии и вынес убийственное впечатление. Два-три полка только и похожи на что-то. А все остальное для моего кавалерийского сердца – нож острый. Я видел полки, где люди понятия не имеют о расчете для посадки: садятся прямо кучей, кучей и спешиваются. В одном полку не знали разницы между командой «направо» и «поворот направо». Вообще это, конечно, не конница, а просто люди, посаженные на коней… Надо весь комсостав пропустить через курсы. И отбор нужно сделать. Негодных нужно убрать. Конницу нужно спасать, а то мы лошадей погубим. Ведь большинство просто понятия не имеет о режиме питания лошади, уходе за ней… А конский состав – это не шутка: доконать его легко, создать его очень трудно…
Кто-то из присутствующих заметил, что на этих кавкурсах может быть умален авторитет командного состава.
– Удобно ли, что и командир полка, и командир эскадрона, и даже взводные командиры будут на одних и тех же курсах? Субординация пострадает…
– Ну, знаете ли, если дорожить субординацией, покоящейся только на том, что ни командир полка, ни его помощники ничего не знают, то это значит не дорожить конницей… Ничего нет зазорного в том, что люди будут учиться тому, чего они не знают, но что обязаны знать по долгу службы… Конечно, лучше было бы иметь ряд курсов: на одних обучаются командиры взводов, на других эскадронные командиры и так далее, но таких курсов надо создать тогда целую лестницу. Надо ведь тогда открыть особые курсы для начальников кавалерийских дивизий. Ведь среди них вряд ли найдется три человека, которые в курсах этих настоятельнейшим образом не нуждаются.
Он из скромности, надо полагать, не упомянул о курсах для инспекторов кавалерии…
В разговор вмешался комиссар Малиновского:
– Не нужно только при докладе командарму особенно сгущать краски. Строй, конечно, святое дело… Так, кажется, говорилось в старину? Но строй это еще не все – важен дух, революционный подъем! Вот у белых командный состав был со школой. Там все уставчики знали на «ять». Но кончилось для них дело все же плохо. Уставчик вещь хорошая и полезная, но строй – еще не все, важна политическая сознательность армии. И строй наш уже не так плох. Блеска нет былой кавалерии, ну что ж, это невелика утрата… Не надо бить комсостав по самолюбию. Постепенно и у нас появится опытный в строевом деле командный состав. Это дело времени. Старая армия тоже ведь не в один год обзавелась спецами, дойдем и мы до этого.
XIX. Разговоры о Думенко и Кельчевском
Разговор перешел с служебных тем на животрепещущие. Заговорили о процессе Думенко, закончившемся несколько дней тому назад смертным приговором красному генералу – кавалеру ордена Красной Звезды. Процесс этот вызывал в то время много шума и толков.
– И главное – когда это все разразилось над его головой… Нет уже ни белых, ни войны… – сказал Малиновский.
– Предательство – всегда предательство, – заметил Понамарев.
– Да, но доказано ли предательство? – продолжал Малиновский, – не очередной ли это заговор?
– Смертный приговор говорит, что доказано. Думенко определенно мечтал о переходе на сторону белых. Целый ряд свидетельских показаний устанавливают, что Думенко вел секретные переговоры с генералом Сидориным. На суде фигурировали телеграфные ленты – разговор между Думенко и Сидориным. Думенко хотел сразу же сдаться со своим корпусом на Маныче, Сидорин же предлагал повременить и говорил, что надо эту сдачу обставить так, чтобы одним ударом разгромить его и Буденного. В феврале они должны были как раз сомкнуться на Маныче, и Сидорину хотелось, чтобы Думенко не просто сдался, но поставил бы и Буденного в безвыходное положение. Если бы план Сидорина удался, вся картина на фронте была бы совершенно иной… Все наше спасение было в коннице. Разгром конницы был бы нашим разгромом… – говорил комиссар кавалерии фронта.
– Ну, а что же Думенко? Признался?
– Наоборот, полный отказ от всех обвинений… А когда ему показали телеграфную ленту, он сказал: «Дайте мне полчаса свободного времени и телеграфиста, и я сфабрикую вам ленту не о том еще, а что сам Ленин и Троцкий вели переговоры с Деникиным о разгроме Красной армии»…
– Вообще с конницей у нас не все благополучно.
