Мемуары - Станислав Понятовский
Наконец, в 1907 году Николай II решился передать рукописи Понятовского в архив Академии наук — и дал согласие на то, чтобы их готовили к печати.
С трудом увидевшие, таким образом, свет в полном объёме, записки, которым придавалось такое значение, действительно заслуживают пристального внимания. И не только как весьма своеобразный документ эпохи, завещанный нам человеком, разносторонне образованным и оказавшимся по велению судьбы в самом центре политической жизни Европы, но и потому ещё, что человек этот принадлежал к семье Понятовских, выделявшейся на общем фоне дворянских семей и кланов своего времени — талантами, развитием, знаниями, глубочайшей порядочностью.
Не случайно несколько поколений этой исключительно интересной семьи заслужили доверие, уважение, восхищение не только в Польше, но и далеко за её пределами.
Мать автора, Констанция Понятовская, характеризуется в «Мемуарах» достаточно подробно. Обладая твёрдой волей, ясным умом и великолепной для женщины своего времени общеобразовательной подготовкой, она сумела достойно воспитать и поставить лицом к лицу с жизнью шестерых детей. Но этого мало: семья князей Чарторыйских, из которой Констанция была родом, играла весьма значительную, временами — решающую роль в государственных делах Польши восемнадцатого века, и мать Станислава-Августа участвовала наравне с мужчинами в выработке политики и тактики семейной «партии», причём, голос её не раз оказывался решающим.
Что же касается отца мемуариста...
Около 1650 года на дочери владельца местечка Понятое Плоцкой губернии женился выходец из Италии Джузеппе Торелли — этот брак и положил начало семье Понятовских. Итальянская кровь многое объясняет, я полагаю, в эмоциональном микромире каждого из её членов, мало соответствовавшего ни тогдашнему польскому, ни, тем более, «сарматскому» стандарту.
Станислав-Август не был исключением: многие страницы его записок свидетельствуют об этом.
Итак, прадедом его был Торелли; дедом — Франц Понятовский, сын Джузеппе; бабкой — Елена Понятовская, принадлежавшая по рождению к чистопольской семье Невяровских.
Станислав Понятовский-старший, отец Станислава-Августа, был, судя по всему, одной из наиболее заметных среди польского дворянства первой половины восемнадцатого века фигур. Европейски образованный, талантливый, деятельный, на редкость простой в общении, прекрасно владевший пером, он не только верно служил Польше и Литве на нескольких весьма ответственных постах — именно служил, а не занимал эти посты, как это бывало сплошь да рядом в те времена, — но и был широко, и с самой лучшей стороны, известен в Европе. Во Франции — прежде всего. Вольтер не случайно встречался с ним, и переписывался с ним, и так высоко оценил его в своей «Истории Карла XII»[1].
Характеризуя Станислава Понятовского-старшего сто лет спустя после его смерти, польский историк М. Бобржинский писал: «Выдав свою сестру Констанцию за Станислава Понятовского, они (князья Чарторыйские — В.С.) сумели привлечь на свою сторону этого необыкновенного человека, который, начав рядовым шляхтичем, приобрёл высокое положение на службе Карла XII, а потом, перешедши на сторону Августа II в качестве мазовецкого воеводы и коронного главнокомандующего, сделался одной из первых политических сил»[2]. М. Бобржинский упоминает и о «знаменитом сочинении» Понятовского-старшего «Письмо польского шляхтича», где изложены основные требования политической программы партии Чарторыйских-Понятовских — введение сильного правления и уничтожение «золотой свободы» — то есть, знаменитого liberum veto, доставившего Станиславу-Августу, судя по «Мемуарам», столько неприятностей и хлопот. Перу Понятовского-старшего принадлежит, как полагают, и книжка «Замечания польского дворянина к «Истории Карла XII» господина де Вольтера», вышедшая в 1741 году в Гааге на французском языке.
Пятеро сыновей этого человека все прожили достойно свой век — и все верно служили интересам Польши, даже за её рубежами. О самом старшем сыне, обер-камергере, достаточно пишется в «Мемуарах»; обратим лишь внимание на то, что он в молодости служил во французской армии. Немало сделал для своей страны брат мемуариста Анджей, хоть он и стал генералом австрийской службы. Младший из братьев, Михал Понятовский, был в 1784 году избран последним примасом Речи Посполитой, а десять лет спустя покончил с собой, видя поражение восстания Костюшко.
Племянник автора мемуаров, Юзеф Понятовский командовал польской повстанческой армией в 1792 году; Костюшко был вначале одним из его сподвижников. В 1812 году Ю. Понятовский возглавил польский корпус, влившийся в состав армии Наполеона — он как бы продолжил связи своего отца-камергера, но, главным образом, своего деда с Францией. Юзеф Понятовский отличился в битве при Лейпциге (1813) и получил за это звание маршала Франции, но, прикрывая отступление французской армии, утонул тогда же в реке Эльстере...
С точки зрения многих поляков, как раз Станислав-Август послужил своей родине менее успешно, чем другие члены его семьи. И при жизни, и долгие годы после смерти, он подвергался яростным упрёкам в русофильстве, его считали едва ли не главным виновником раздела Польши, ненавидели за это — и не скрывали своей ненависти. Не случайно, конечно, во второй части «Мемуаров» автор то и дело оправдывается перед потомками и особенно тщательно собирает разного рода свидетельства, способные раскрыть подлинную подоплёку событий, навлёкших на него гнев нации, служение которой он, как и его отец, считал главным делом своей жизни.
Допуская, что в известной мере эти упрёки были обоснованными, следует, вместе с тем, отметить, что в Польше, на протяжении минувших столетий, всегда были люди, способные более досконально, скрупулёзно, тщательно разобраться в ситуации. Они придерживались иной точки зрения, оценивая то, что успел сделать Станислав-Август в бытность свою королём.
Тот же М. Бобржинcкий, говоря уже не об отце Понятовского, а о нём самом, отмечает, что ещё до вступления на престол Станислав-Август приобрёл «более широкий политический взгляд на печальное положение Польши». То был фактор несомненно немаловажный, не считаться с которым — невозможно.
«Подчинённость его России и её царице, — пишет Бобржинский, — была у него не только следствием привычки и сердечных отношений, но в не меньшей мере проистекала из того убеждения, что это единственное средство, способное спасти страну от погибели и дать ей возможность внутреннего возрождения. Тотчас по вступлении на престол, Станислав-Август приступил к успешной деятельности, стремясь поднять страну в духовном и экономическом отношениях. Были основаны монетный двор, оружейная и литейная фабрики, а так называемая кадетская школа, открытая в Варшаве в 1765 году, сделалась заведением, из которого выходили не только офицеры, получившие специальное образование, но также и граждане трезво мыслящие, с незапятнанной репутацией, приученные к политической дисциплине».
И — далее: «Страна медленно, но верно поднималась. Слабая и бессильная ещё во внешних отношениях, она принимала вид современного благоустроенного государства. Усиливалось земледелие, появлялись торговля и промышленность. усиливалось,
