Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский
Михайлов отлично знал о моей деятельности в министерстве. Он сам писал на дипломатические темы, подписываясь «Diplomaticus», и у нас часто бывали споры, ибо он придерживался совершенно иного взгляда на политику, чем я. Получив значительное влияние в партии, Лев Михайлович не мог, конечно, забыть о нашей семье не только потому, что видел от неё столько хорошего, но и потому, что знал, как никто, о материальной поддержке социал-демократической партии моим отцом в 90-х годах и начале 900-х. Ему очень хотелось привлечь меня к советской дипломатической службе. Встретив в Москве моего зятя, он спросил, где Гаря (моё уменьшительное имя), и сказал, что Чичерин налаживает дипломатический аппарат и я им буду чрезвычайно полезен. Мой зять ответил, что не знает, где я нахожусь, хотя я в это время жил у него в Сормове. Тогда Михайлов просил передать мне, когда выяснится моё местопребывание, чтобы я немедленно явился к Чичерину, всё остальное «устроится само собой».
Здесь, у моей сестры в Сормове, вдали от всяких саботажных комитетов я просто в силу сложившихся семейных обстоятельств мог бы без всякого труда перейти на советскую дипломатическую службу и занять немаловажный пост. Думаю, что в силу вышеупомянутых семейных антецедентов отношение ко мне коммунистической партии было бы нисколько не хуже, чем царского или Временного правительств. Если я этого не сделал, то лишь потому, что не мог смотреть на дипломатическую службу, как итальянские кондотьеры смотрели на военную. Ни для кого, однако, из наших чиновников, перешедших затем на советскую службу по дипломатической части, этот переход не был столь простым и естественным, а может быть, и выгодным, каким он был бы для меня.
В связи с этим считаю нужным отметить переход к большевикам в это лето 1918 г. нескольких чиновников, а именно Н.В. Муравьёва, сына бывшего министра, и А.В. Сабанина, который, как я писал, был очень заметным чиновником по II Департаменту (Консульскому), коим при царском правительстве управлял Нольде, а при Временном — Доливо-Добровольский.
Н.В. Муравьёв был, увы, фигурой, весьма характерной для дипломатического ведомства. Замечателен он был тем, что не имел никакой специальности и никаких особых знаний ни в какой области. Для него, следовательно, не существовало никаких препятствий к занятию любого поста. Человек ещё совсем молодой (тогда ему было 32 года), он тем не менее, не будучи ничем примечателен и не имея никаких заслуг перед министерством, беспрерывно замещал во время войны самые интересные и завидные для молодых чиновников должности. Так, он был в дипломатической канцелярии в Ставке главнокомандующего, отсюда с англичанами ездил на Мурман, затем несколько раз совершал по самым секретным делам курьерские поездки за границу и был на всех межсоюзных военных конференциях в качестве «представителя Министерства иностранных дел». Его «специальностью» во время войны стало «нахождение при генералитете», хотя он и был штатским. Вид его приобрёл даже некоторый военный оттенок, так как он скомбинировал себе какую-то особенную форму, среднюю между гражданской и военной («земгусарскую»), и в министерстве щеголял в высоких сапогах, чем поражал случайных посетителей.
Его должность была «чиновник по особым поручениям при министре», т.е. самая неопределённая. Часто бывал он и у нас в Юрисконсультской части (с Нольде он был на ты), опять-таки по неопределённым делам. Если ему поручалось случайно какое-нибудь дело, то он в лучшем случае его безнадёжно запутывал, в худшем — портил и всегда переходил на новое с повышением. И при царском правительстве, несмотря на его абсолютную бесполезность, им не пренебрегали, а при Временном, в эпоху М.И. Терещенко, он стал просто необходим. Терещенко в силу своего дилетантизма нуждался тоже в дилетанте «из дипломатов», и вот эту-то печальную фигуру царизма он приблизил к себе настолько, что сделал его «начальником кабинета министров» — должность, скопированная с парламентских западноевропейских стран, но у нас, как показали события, такая же излишняя, как и сам Н.В. Муравьёв. Муравьёв неотступно был с Терещенко, и когда произошёл переворот, то 27 октября 1917 г. при объявлении забастовки Муравьёв был среди участвовавших и голосовавших. В злобном настроении, еле сдерживаясь при виде Троцкого, Муравьёв уехал в Ставку якобы для организации чего-то вроде «отпора большевикам». Вскоре, однако, он попал в Москву, где занялся публицистической деятельностью в газете «Заря» с сильным националистическим оттенком.
Муравьёв, как я уже отмечал, «осведомлял» от имени министра наши посольства и миссии за границей о внутренних событиях в наивно-оптимистическом тоне. Эти «муравьёвские осведомления» беспрецедентны и, попав когда-нибудь в архив, явятся свидетельством непозволительного легкомыслия, которым отличалось министерствование Терещенко. Между тем именно Муравьёв в эпоху Временного правительства вместе с П.Н. Врангелем и адмиралом Бубновым сочинял в Ставке будущие штаты Добровольческой армии. Это мне рассказал князь С.А. Гагарин, служивший вместе со мной в 1920 г. в посольстве в Константинополе, а Гагарин был нашим чиновником в дипломатической канцелярии при Ставке и, следовательно, находился вполне в курсе того, что там делается.
Летом 1918 г. Муравьёв был привлечён к суду и обвинён в антибольшевистской деятельности, но во время процесса проявил «эластичность», публично раскаявшись на суде в своих публицистических статейках. Затем уже начинается «советская карьера» Муравьёва, сначала служившего у Троцкого по военно-дипломатической части, а потом у Чичерина по чисто дипломатической. Муравьёв решительно перекинулся к большевикам, и, наверное, ему нетрудно было доказать свою абсолютную бесполезность как царскому, так и Временному правительству и тем самым проложить себе путь к дальнейшим успехам. В эпоху белого движения союзные дипломаты, находившиеся при белых генералах, спрашивали меня с недоумением, как царский дипломат может служить большевикам. Мне приходилось с искренностью, которой они не верили, отвечать, пожимая плечами: «Какой же это дипломат!»
А.В. Сабанин был совершенно иного склада и иных способностей. Это человек с выдающимися деловыми данными и «американизмом» в работе. Кончив Александровский лицей, он, между прочим, хотел пойти по научной части (по кафедре международного права) и, будучи первым учеником, приступил по существующим правилам к экзаменам за университет. Его однокашник, будущий профессор уголовного права Н.С. Тимашев, выдержал это испытание, Сабанин же потерпел неудачу у профессора Д.Д. Гримма по римскому праву. Гримм принял на свою душу этот
