Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла
Права граждан – трибуны – диктатура: размышления Дионисия постоянно оказываются в центре «Рассуждений» (рис. 3.2). Вероятно, ни один другой автор, за исключением Тита Ливия, не играл для Макиавелли настолько же важную роль. Однако влияние «Римских древностей» не ограничивается только тем, что они помогли Макиавелли в понимании государственных институтов Древнего Рима. В них, как мы сейчас увидим, затрагивается по крайней мере еще одна важная проблема.
Рис. 3.2. Государственное устройство Рима по Дионисию Галикарнасскому (и Макиавелли).
Позитивные конфликты (и другие блестящие идеи)
Сила в единстве – на этом интуитивно понятном представлении не переставали настаивать древние исследователи и гуманисты, осуждая внутренние распри во имя гражданской гармонии. Все за одного, один за всех: кто же с этим не согласится? Однако в первых главах «Рассуждений» (1.4–6) Макиавелли недвусмысленно высказывается против этой идеи, явно одобряя время от времени происходившие в Риме беспорядки и, в более широком плане, любые социальные волнения. Эта позиция запомнится как один из самых оригинальных и спорных его постулатов, а также как переломный момент в западной политической теории. В XV веке гуманисты часто критиковали Древний Рим за борьбу патрициев и плебса, и, возможно, Макиавелли, утверждавший, что его современникам следует вдохновляться трудами древних римлян, считал необходимым с самого начала отмести возможные возражения. Тем, кто уверял, что «Рим был республикой настолько подверженной смутам и до того беспорядочной, что, не исправь судьба и военная доблесть его недостатков, он оказался бы ничтожнее всякого другого государства» (1.4), в «Рассуждениях» дается ответ: в отличие от событий в греческих городах (а позднее и в итальянских коммунах, включая Флоренцию), борьба римских патрициев и плебеев на протяжении веков никогда не принимала насильственный характер. Также Макиавелли настаивает на том, что «всякий город должен обладать обычаями, предоставляющими народу возможность давать выход его честолюбивым стремлениям» (1.4) и что успехи Рима во многом зависели от умения народа заставить богатых и влиятельных граждан уступить своим требованиям, не прибегая к оружию. Обладая удивительной политической креативностью, плебеи использовали другие средства: например, отказывались от службы в армии (detractio militiae), а в самых серьезных случаях даже покидали город (secessio), используя внешние военные угрозы, чтобы преодолеть сопротивление патрициев. (Кстати, во Флоренции так, напротив, поступали аристократы, когда отказывались платить налоги и оставляли город без возможности нанять армию.) Лишь после того, как сенаторы, желая помешать перераспределению земель, убили без суда народного трибуна Тиберия Гракха (133 г. до н. э.), а его брат Гай, продолживший аграрную реформу, тоже стал жертвой политической борьбы (121 г. до н. э.), в Риме начала литься кровь. Но охватившие республику гражданские войны, развязанные честолюбивыми полководцами вроде Суллы и Цезаря с их легионами, не имели ничего общего с теми протестами, которые происходили в первые века от основания Рима. Более того, еще задолго до убийства Гракхов городу принес немалую пользу Конфликт орденов[25] – прежде всего стоит сказать, что благодаря ему в Риме появился институт народных трибунов и установился смешанный строй, что послужило на благо всей общины.
Удивительная и провокационная апология римских гражданских волнений, предложенная Макиавелли, имеет в античной литературе всего один прецедент – опять же у Дионисия. Более того, в «Римских древностях» (7.65–66) проводится четкое разграничение между благотворными конфликтами, проходившими в Римской республике на ранних этапах ее развития, и тем, во что они выродились впоследствии, а также приводится пространное сравнение римских и греческих междоусобиц с вескими аргументами в защиту Рима, где борьба носила почти бескровный характер. Макиавелли отмечает, что за три-четыре века в уличных беспорядках была убита лишь горстка римлян. Дионисий упоминает об этом очень кратко, но флорентийский мыслитель весьма благоразумно использует этот фрагмент в своих целях. В третьей книге «Римских древностей» мы находим рассказ о противостоянии Рима и Альба-Лонги, древней латинской метрополии, откуда происходили многие римляне, в том числе, согласно легенде, – основатели «вечного города», Ромул и Рем. Тулл Гостилий, правитель Рима, и Меттий Фуфетий, диктатор Альба-Лонги, стремясь избежать кровопролитного сражения, грозившего гибелью и римлянам, и альбанцам, хотели устроить поединок и решить, кому из них достанется верховенство, а кому придется покинуть свои дома и переселиться в город победителей. (В битву вступили Горации и Куриации, тем самым положив начало знаменитой легенде.) Перед поединком Меттий Фуфетий превозносит чистоту рода жителей Альба-Лонги, в которой, в отличие от Рима, не давали убежища пришлым, а потому не было внутренних раздоров. Тулл Гостилий красноречиво защищает римскую модель, поскольку Рим, даже несмотря на общественные волнения, обладает могучим войском и открыт для чужеземцев: «Сила гражданства покоится на мощи оружия, а сама эта мощь исходит от изобилия живых людей… Именно ваш полис, начав с великой славы и обретя безмерные богатства, утратил свою значительность; а мы, незначительные вначале, в недолгий срок превратили Рим в сильнейший из соседних городов, причем с помощью того общественного устройства, которое ты порицаешь. И наши внутренние волнения, если ты и их, Фуфетий, приписываешь к обвинениям, порождаются не к погибели и унижению общин, но к их спасению и процветанию»[26] (Римские древности 3.11).
Мы уже видели, как Макиавелли (вслед за Дионисием) устанавливает четкую взаимосвязь между численностью населения и военной силой. Поэтому неудивительно, что он, восхитившись аргументами Тулла Гостилия, решил присвоить их. (Не говоря уже о том, что у такого человека, как Макиавелли, подвергавшегося дискриминации из-за флорентийских законов о незаконнорожденных, были и личные причины не одобрять глупые попытки альбанцев сохранить чистоту рода.) По его мнению, римский плебс заслуживал признания за то, что избегал насилия, но главное, чему должна научиться любая республика, – это управлять бурной активностью общества
