Чайковский. Истина русского гения - Евгений Александрович Тростин
Понятно, что после такого категорического заявления я должен был поставить на этой опере крест.
Странным казалось пристрастие Петра Ильича к легкой итальянской музыке. Весьма часто он приходил в театр на «Травиату», «Севильского цирюльника», а в особенности на «Лючию», в которой ему очень нравился известный секстет, прослушав который, он часто уходил из театра. Если места партера бывали все проданы, то его ничуть не стесняло покупать место в верхних ярусах. После этих спектаклей он всегда говорил о желании написать комическую оперу на русский сюжет; либретто оперы он думал искать в эпохе Петра Великого.
Припоминается мне один весьма комический эпизод, происшедший с Петром Ильичом в Праге при постановке «Евгения Онегина». Случай этот мне передавал сам Чайковский.
Надо сказать, что при постановке «Онегина» на петербургской сцене тогдашний директор императорских театров И. А. Всеволожский нашел весьма желательным, в интересах большей сценичности оперы, прибавить в акте второго бала несколько танцев, о чем и заявил автору. Согласившись со сделанными ему указаниями, Петр Ильич, по совету директора, написал музыку для танца, известного под названием «ecossaise» (Экосез (фр.) – шотландский танец). Одновременно та же вставка была сделана и в московскую постановку оперы.
Когда в Праге ставили «Онегина», то Чайковский был приглашен дирижировать.
Настало время репетиции в костюмах, и автора предупредили, что на сцене последнего акта ему приготовлен небольшой сюрприз. Можно себе представить недоумение композитора, когда исполнителей экосеза он увидел в костюмах шотландских горцев, которые под музыку начали исполнять свои национальные танцы. <…> Хотя Чайковский и заявил о полной неосновательности маскарада, тем не менее был весьма тронут желанием сделать ему приятное.
Крайне интересный рассказ о первой постановке балета «Лебединое озеро» сообщил мне маститый капельмейстер московского балета С. Я. Рябов, который дирижировал этим балетом при первой постановке его в Москве, в 1877 году.
Одна известная балерина московского балета выбрала «Лебединое озеро» для своего бенефиса. <…>
Смущенная музыкой, которая совершенно отходила от прежней рутины, не вполне доверяя талантливости тогдашнего балетмейстера московских театров Рейзингера, бенефициантка отправилась в Петербург к М. Петипа, которого просила сочинить какое-нибудь pas и дать к нему музыку. Петипа исполнил ее желание и дал ей музыку Минкуса. Вернувшись в Москву, балерина заявила капельмейстеру о том, что она достала pas de deux, которое желает вставить в третий акт «Лебединого озера». Когда весть об этом дошла до Чайковского, то он запротестовал весьма энергично, указывая на те неудобства, которые получатся от вставки в балет чужой музыки.
– Хорош мой балет или плох, – говорил он, – но мне хотелось бы одному нести ответственность за его музыку.
После длинных переговоров Чайковский обещал написать для бенефициантки новое pas de deux.
Но тут встретилось весьма серьезное затруднение. Артистка не желала изменять танца, сочиненного Петипа, вновь же ехать в Петербург ей не хотелось.
Возможность помирить спор представилась лишь в том, чтобы на существующий танец написать новую музыку.
Этим путем Петр Ильич и взялся разрешить спор. Попросив дать ему музыку Минкуса, он обещал написать новую, которая такт в такт, нота в ноту была бы согласована с музыкой Минкуса.
Словом, он обещал дать такое pas de deux, под музыку которого возможно было бы исполнить сочиненный Петипа танец не только без какого-либо изменения его, но даже без репетиций.
Музыка была весьма быстро написана и притом настолько понравилась бенефициантке, что она попросила Чайковского написать для себя еще одну вариацию, что он и исполнил. В бенефисный спектакль оба этих номера имели шумный успех у публики.
Весьма интересна дальнейшая судьба этих интересных произведений.
Когда в 1895 году, уже после смерти Чайковского, ставили «Лебединое озеро» на сцене Мариинского театра, дополняя этот балет различного рода мелкими сочинениями композитора, указанные два эффектных номера были совершенно упущены из виду. Pas de deux в настоящее время покоится в музыкальном архиве московских театров; что же касается до вариации, то сделанная композитором в виде скрипичного соло она исполняется в Москве в интродукции второго акта «Конька-Горбунка», в который она вставлена после возобновления этого балета…
Пчельников Павел Михайлович (1851–1913) – управляющий конторой московских императорских театров (1882–1898).
Владимир Погожев. Воспоминания о Чайковском
Многие из лиц, осведомленных о дружественных отношениях, существовавших некогда между Петром Ильичом Чайковским и мною, и о сохранившихся письмах ко мне покойного композитора, с укоризной задавали мне вопрос – почему я, не чуждый литературному труду, не поделился с русским обществом моими воспоминаниями об этом крупном человеке? Каждое-де сведение, даже о мелком событии в жизни подобного талантливого деятеля, каждая лишняя черточка в обрисовке его личности или его произведений должны составить вклад в историю русского художественного творчества.
Сознавая основательность такого соображения, я неоднократно брался за перо для выполнения подсказанной задачи и каждый раз, подводя итоги моему знакомству с Петром Ильичом, останавливался перед тем соображением, что если, с одной стороны, сближение с Чайковским оставило глубокие и дорогие следы в моей памяти, то с другой стороны – количественно следы эти ничтожны. Тем не менее теперь – на склоне дней моих, почти через тридцать лет после смерти незабвенного композитора, я решил воспользоваться моим личным архивом и, вдобавок к уцелевшим в нем сведениям о Петре Ильиче и о его сочинениях, собрать все то, что всплывает в моей памяти о дорогом мне человеке, и снять с себя справедливый упрек.
До личной встречи с Петром Ильичом я знал его по его прекрасным произведениям, как, например, опера «Орлеанская дева» и многие романсы, и наконец, по портретам, которые случалось видеть. Лично я познакомился с Чайковским, состоя уже на службе в театрах.
В котором году и при каких обстоятельствах состоялась моя первая встреча с ним – я не могу припомнить. В 1884 году знакомство наше уже завязалось, так как у меня сохранилась фотография Петра Ильича с его подписью, помеченной 1884 годом. Воспоминание сохранилось у меня лишь о первом глубоком впечатлении, которое произвел на меня Чайковский при моем свидании с ним в кабинете директора театров И. А. Всеволожского.
Седой облик приятного лица Петра Ильича, с чрезвычайно добрыми, ласковыми глазами, показался мне
