Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин
Хрущев тоже вспоминает о полемике уже на съезде по поводу доклада, который подает как полностью свою инициативу: «Особенно крикливо реагировали Ворошилов и Молотов. Ворошилов доказывал, что вообще не надо делать этого. „Ну, кто нас спрашивает?“ – повторял он. Снова я: „Преступления-то были? Нам самим, не дожидаясь других, следует сказать, что они были. Когда о нас начнут спрашивать, то уже будет суд, а мы – на нем подсудимыми. Я не хочу этого и не буду брать на себя такую ответственность“.
Но согласия никакого не было, и я увидел, что добиться правильного решения от членов Президиума ЦК не удастся. В Президиуме же съезда мы пока этот вопрос не ставили, пока не договорились внутри Президиума ЦК. Тогда я выдвинул такое предложение: „Идет съезд партии. Во время съезда внутренняя дисциплина, требующая единства руководства среди членов ЦК и членов Президиума ЦК, уже не действует, ибо съезд по значению выше. Отчетный доклад сделан, теперь каждый член Президиума ЦК и член ЦК имеет право выступить на съезде и изложить свою точку зрения, даже если она не совпадает с точкой зрения отчетного доклада“. Я не сказал, что выступлю с сообщением о записке комиссии. Но, видимо, те, кто возражал, поняли, что я могу выступить и изложить свою точку зрения касательно арестов и расстрелов»[1417]. Хрущев здесь умалчивает, что к этому времени доклад уже был готов и напечатан, так что решение выступить с ним не было результатом его мучительных размышлений в ходе съезда. Возмущение Молотова, Ворошилова и Кагановича вызвало не само предложение зачитать доклад о «культе личности» (оно уже было принято на пленуме ЦК), а то, что с ними не согласовали текст этого доклада. Рассказывает Каганович: «XX съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущев ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка – проект текста доклада…
Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение. Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-то неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан»[1418]. Каганович, как и Хрущев, вспоминает дело так, будто Хрущев предложил дополнить повестку внезапно. Известные нам сегодня документы показывают, что вопрос о докладе обсуждался две недели перед съездом, и впечатления о спорах перед съездом и во время него смешались в памяти двух мемуаристов. Это объяснимо. Но все вспоминают, что зачтение доклада оказалось к концу съезда под вопросом. Вероятно, под предлогом несогласованности доклада Молотов и Ворошилов поставили вопрос о его снятии с повестки, после чего и произошел демарш Хрущева о готовности выступить с докладом от своего имени.
Каганович вспоминал, что они с Молотовым возражали против оглашения доклада сейчас, на последнем заседании съезда. Нужно потом созвать пленум, где принять взвешенное решение. А сейчас «мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы. Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с этой стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел, чтобы трудящиеся поняли и давали отпор спекуляции врагов нашей партии и страны на этом.
Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд»[1419].
Добившись выступления на съезде с докладом, в который члены Президиума ЦК не могут внести поправки, Хрущев одержал важную победу. Предварительное обсуждение доклада выхолостило бы его сокрушительную тональность. К тому же Хрущев закрепил за собой роль главного обличителя «культа личности», поставив защитников Сталина в позицию обороняющихся. Кто защищает Сталина от критики, тот пытается скрыть собственную роль в проведении репрессий.
Н. С. Хрущев выступает на ХХ съезде КПСС. 1956. [Из открытых источников]
На последнем заседании съезда 25 февраля Хрущев ошарашил партийную элиту выступлением «О культе личности и его последствиях». На основе материалов комиссии Поспелова и собственных представлений о Сталине Хрущев развернул перед делегатами сенсационную картину истории ВКП(б) 30–40-х годов, в которой источник добра был превращен в злое начало. Этот новый «краткий курс истории ВКП(б)» шокировал не только собравшуюся в зале массу делегатов, но и членов Президиума ЦК, которые не ожидали такой хлесткой и отчасти несправедливой критики Сталина. Тем более, что Хрущев позволял себе отвлекаться от текста. Впервые с 20-х годов руководитель коммунистической партии подверг Сталина публичной критике. «Сейчас речь идет о вопросе, имеющем огромное значение и для настоящего, и для будущего партии, речь идет о том, как постепенно складывался культ личности Сталина, который превратился на определенном этапе в источник целого ряда крупнейших и весьма тяжелых извращений партийных принципов, партийной демократии, революционной законности»[1420]. Хрущев обвинил Сталина в сознательном уничтожении старых большевиков, которые вовсе не были заговорщиками, а на самом деле честно служили делу коммунизма. Хрущев говорил не о миллионах крестьян, интеллигентов и рабочих, загубленных в результате политики коммунистов, а о казненных и оклеветанных партийных функционерах. Но именно опасность сохранения системы террора заставила даже старых сталинских соратников, таких как Молотов, Каганович и Ворошилов, согласиться на осуждение «культа личности».
Сложнейшие социальные процессы были сведены к ошибкам одной личности. По утверждению Хрущева, «культ личности» привел к такому положению, когда все важные решения принимал только один человек, которому, как и всем людям, свойственно ошибаться. Крупнейшей из таких ошибок стала политика накануне Великой Отечественной войны, когда Сталин отказался верить в возможность гитлеровского нападения. Это позволило Германии нанести внезапный удар по СССР и привело к огромным жертвам, превосходящим жертвы террора. При этом ни Хрущев, ни другие коммунистические руководители не подвергли сомнению политику Сталина в период индустриализации и коллективизации. Делался вывод, будто отход Сталина от правильного ленинского пути начался в 1934 году, а все сделанное им до этого находилось в русле марксизма. «Ошибки» Сталина отделили от деятельности партии, что позволяло вывести из-под критики сложившийся строй
