Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин
Убедившись к середине 1980-х, что первая часть плана реализована и недвижимость перешла в руки его компаньонши, Зильберштейн устроил себе в Пушкинском — под эгидой Р. М. Горбачевой, чьим доверенным лицом, не сказать консильери, он каким-то образом оказался, — грандиозную выставку теперь уже и отечественной части своей коллекции, а затем, как и обещал, сам оставшись в квартире с голыми стенами, благородно передал ГМИИ все свое собрание целиком — более 2200 вещей плюс чуть ли не десятки тысяч рукописей. До собственно Музея личных коллекций он не дожил: тот открылся в январе 1994-го (а десять лет спустя переехал на Волхонку, 10, справа от клейновского здания).
Некоторые полагают, будто на самом деле Музей личных коллекций был для ИА, крайне неохотно бравшей на себя обязательства играть по чьим-либо чужим (в данном случае зильберштейновским) правилам, чем-то вроде декоративного учреждения, подлинная функция которого — выражаясь вульгарно — «пылесосить» коллекционеров и работать витриной, которая в состоянии убедить потенциальных дарителей, что те могут рассчитывать в ГМИИ не только на отдельные временные выставки, но и получат в свое распоряжение на веки вечные отдельные залы и прочие привилегии. «Таким образом, — уверяла ИА, описывая преимущества дарения вещей именно в свой Музей, — мы делаем это аттрактивным. Вы попадете в мейнстрим, как говорится» (Гении коллекционирования. Интервью с Ириной Антоновой. http://u-art.ru/en/interviews/genii-kollektsionirovaniya/.).
648
В. Дудаков. Личное интервью.
649
В. Дудаков. Личное интервью.
650
Первые сведения о преподавательской деятельности ИА восходят к 1940-м (1949-й — история искусств во Всесоюзном театрально-техническом художественном училище (ныне ТХТК); в 1959-м она будет вести тот же предмет в Московском текстильном институте (ныне МГТУ им. А. Н. Косыгина), а отзывы о ней в качестве выдающегося лектора (мы берем здесь не ее работу в лектории ГМИИ, но выступления на чужом поле) многочисленны и разнообразны. Так, искусствовед А. Баранов, долго работавший в Музее, пишет (Баранов А. Н. Указ. соч.), что «сначала узнал ИА как преподавателя: в 1970 или 1971-м она читала нам в МГУ курс музееведения. Когда я пришел поступать на работу в музей, она помнила меня в лицо как бывшего своего слушателя». Л. А. Беляев, член-корреспондент РАН, главный редактор журнала «Российская археология», слушал курс лекций ИА по музееведению на истфаке МГУ в конце 1960-х и утверждает, что тот резко выделялся из стандартного ряда — и запомнился больше прочих искусствоведческих. Это было «практическое искусствознание» — ИА пыталась привить студентам «навык непредвзятого, десакрализованного подхода к предмету». Смысл курса состоял в том, чтобы «в сжатом виде показать "в деле" всё вообще ремесло искусствоведа, привить основы практического исследовательского подхода»: как функционирует тот или иной арт-объект, помимо «общей истории искусства», «в среде знатоков, собирателей и хранителей, тем самым неожиданно прочно и ярко вплетаясь в мировую историю». «Рукотворный шедевр переставал быть созданием одного только художника — рядом с ним появлялся заказчик. ‹…› Нам демонстрировали ‹…› из каких винтиков возникает знание истории искусства, как делается эта наука и (в разные эпохи по-разному) само искусство». Она водила студентов в свой Музей — и показывала, что и как «изменяется в картине за 300–400 лет, которые протекли с момента ее создания, и какие особенности техники старых мастеров нужно учитывать, чтобы правильно оценить возможные искажения. Как влияют на художественное восприятие ‹…› метод показа, естественное старение вещи и ее "омолаживание" в руках реставратора». «Деловая, энергичная и элегантная, но ничуть не замороженная (в ней не было ничего "жреческого"), Ирина Александровна уверенной рукой сдирала с произведений (да и с самой науки тоже) наружный, видимый слой, на работу с которым ориентировала нас общая методика изучения искусства». Очень востребованным оказался ее опыт знакомства с устройством иностранных музеев: «Рассказ о зарубежных музеях и памятниках показывал их не как некую данность, существующую уже не одно столетие, а как событие сегодняшнего дня, которое можно наблюдать в становлении и изменении». «Впервые, и чуть не единственный раз за время моего обучения в МГУ, профессор демонстрировал, что история искусства — не род изощренной беллетристики. Что это наука, строго использующая специально для нее разрабатываемые исследовательские процедуры, приводящие к выводам с такой же логической непреложностью, как и в любой другой научной дисциплине»(Беляев Л. А. Хлеб науки (из рассказов о моих учителях). Рукопись любезно предоставлена автору А. М. Беляевой.). В середине 1990-х ИА станет академиком Академии образования — с одной стороны, чистая формальность, уберегавшая ее от увольнения по наступлении пенсионного возраста, с другой — признание ее педагогических талантов.
651
В. Дудаков. Личное интервью.
652
В. Дудаков. Личное интервью.
653
Справедливости ради, у ИА были дома — она упоминала об этом в интервью — «несколько картин Тышлера, Мессерера, Гуэрры, даже работа Бакста, но это подарки, я ничего не покупала и все завещаю музею…»; действительно, это никоим образом не было собранием, а она не была коллекционершей. Дудаков упоминает о том, что, вообще-то, это этика музейных работников — не собирать личную коллекцию. В этом смысле Антонова «никогда — это я исключаю абсолютно — не замешана ни в чем, ни в фальсификации экспертиз, ни в собирательстве». — «Это важно для коллекционера, принимающего решение о том, куда передать свое собрание?» — «Абсолютно, сто процентов. Это очень важная черта, и она была абсолютно стерильна в этом смысле: никакой коммерции, даже никаких разговоров быть не могло. Святая. Не только сама — запрещала всем в музее». — «Это скорее исключение для директора крупного музея?» Дудаков кивает.
654
Е. Деготь. Личное интервью.
655
Баранов А. Н. Указ. соч.
656
Об этом свидетельствует, например, хранящаяся в архиве ГМИИ
