Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф
Ты как-то сказала, что мой вкус в других вещах кажется хорошим, а в музыке – дешевым, что я всегда напеваю «Аиду» Селесты, «Самсона и Делилу» и так далее. Ты ошибаешься. Теперь я ненавижу «Аиду», но «Самсон и Делила» не так уж плох. Что касается большинства музыки, хорошей или плохой, я больше не уверен, что любая из них – большая опера, великий композитор – хороша. Что уж говорить о Вагнере, если, по правде говоря, все, что он делает с большинством людей, которые кричат о нем, – это вызывает эротические эмоции и заставляет их делать что-то неприятное в своих трусиках. Если ты не веришь, пойди и посмотри на евреев в очках и с маленькими усиками на нью-йоркском концерте или на немцев в любом оперном театре Германии – я несправедлив, но я начал сомневаться в прошлый раз в Мюнхене. Его большим другом, любовником, любовницей и покровителем был сумасшедший, который чуть не погубил страну своей экстравагантностью, – Людвиг II Баварский [Людвиг II (1845–1886), известный как «безумный Людвиг», был эксцентричным королем Баварии с 1884 по 1886 год. Хотя он был горячим поклонником Вагнера, ему пришлось изгнать его из Мюнхена чуть больше чем через год из-за сильного общественного резонанса. Король был одержим искусством и в последующие годы занимался почти исключительно грандиозной архитектурой. Его самое фантастическое творение, Нойшванштайн, – сказочный замок, украшенный сценами из романтических опер Вагнера]. Крестьяне и сейчас линчуют тех, кто намекнет на то, что этот имбецил был сумасшедшим – а ведь он заставлял их привозить снег из Альп в июле, чтобы он мог кататься на санках, и всякие отвратительные глупости, которые он почерпнул из чтения о Марии-Антуанетте и Людовике. В восемнадцать лет он написал любовные письма Вагнеру – это письма больной любовью женщины; позже он держал Вагнера при себе в резиденции, пока тот не вызвал революцию и Вагнер был изгнан в Швейцарию. Тогда он по ночам переезжал через границу, чтобы увидеть свою возлюбленную. Вагнер хвастался своим завоеванием, как гордая шлюха: из них двоих он был самым презренным, потому что другой был безумен. Неважно. Подлые люди были великими гениями – это я знаю, – но вот Людвиг II, которого немцы до сих пор называют «великим любителем искусства», «душой художника» и так далее. Ты ведь видела его резиденцию, не так ли? Он ответственен за те комнаты, которые украшены золотыми пряниками и золотыми гобеленами. Он отвечает за двадцати и тридцати футовые полотна «Нибелунгов», [Нибелунги (Песнь о Нибелунгах) – самая известная эпическая сага о происхождении германцев. Она передавалась из уст в уста до XIII века, когда сказания были записаны монахами. Знаменитый цикл «Кольцо» Вагнера основан на этом цикле сказок] а также его карета в музее Термена, которую ты когда-либо видела, – здесь, и тысячей других способов, он показал себя не художником, а просто преступным вульгаристом, выкладывающим свои грязные отходы, чтобы осуществить какую-то форму тошнотворного великолепия. И все же, как он любил Вагнера и все его произведения! Вот почему я удивляюсь Вагнеру! Меня самого в некоторых местах «Тристана» захлестывают чувства – но это не сам Вагнер, а, возможно, лишь огромный кусок барокко.
Ну, еще поговорим об этом, когда мы увидимся, дорогая! Не знаю, почему я вдруг стал так плохо относиться к музыке. Возможно, это потому, что я все больше и больше ощущаю несоразмерность вещей – огромную массу хлама, сравнительно небольшое количество прекрасных и долговечных вещей! Но это я чувствую как никогда – эти немногие хорошие вещи стоят почти любых мучений – даже моих собственных! Они стоят того, чтобы их найти, поклоняться им, жить и умереть за них! Да благословит тебя Господь, моя дорогая.
Том
Алине Бернштейн
[Вена]
Воскресенье, 18 ноября 1928 года
Дорогая Алина:
Сегодня была зимняя погода, как и должно быть. Она была яркой и морозной, а ночью погасли звезды и сильно завывает ветер. Утром я спустился к каналу Донау – блеклые мрачные здания Вены блестели на солнце, вода была светлой и искристой, а холмы Венского леса за рекой выглядели достаточно близко, чтобы бросить в них камень. Все люди были на улице – нужно совсем немного, чтобы сделать их веселыми. В этом месте есть что-то очень смелое и возвышенное: люди – идеалисты и мечтатели, одержали победу над всей ужасной реальностью их нынешней жизни. Помнишь, какой великолепной показалась мне Вена в тот первый раз? И какой счастливой? Стояла золотая погода, и все, что я видел, было тронуто волшебством – широкое голубое небо средней Европы, чудесные парки и сады, где можно было есть под деревьями и слушать венскую музыку. Тысячи людей на берегах реки, все купались или лежали на солнце, все смуглые и белокурые, как Мари Джерица. [Австрийско-американское сопрано. Она выступала в Венской государственной опере с 1912 по 1935 год, а также пела в нью-йоркской Метрополитен-опере с 1921 по 1932 год.] Сейчас это уже не так.
Алине
