Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

теплушке. Казаки ворвались к нам и стали избивать нас и выкидывать прямо на рельсы!.. Несколько человек были убиты. Остальные почти все ранены. Я очутился в поле без признаков жилья, без копейки денег, в порванной и окровавленной одежде, с переломанной рукой и с несколькими ранами и ушибами… Все вещи остались в вагоне… Когда и как доберусь до дома, не знаю…»

* * *

Вот прошло и это совершенно новое для меня Рождество – голодное… и одинокое. Моя хозяйка две недели жарила свинину с капустой (от одного ее запаха у меня под ложечкой начинались судороги и слюни текли без удержу). Эти запасы она складывала в глиняные горшки, крепко завязывала, ставила в чулан и запирала на замок… Чего только у ней нет в этом чулане! Одного керосина пудов пять… Целый мешок картофеля. А капусты со свининой (бигос) она столько нажарила, что прямо на год хватило бы и для нее, и для меня… Сахара у нее, наверно, несколько пудов будет. И где это она все достает?..

В Тифлисе совсем нелепые слухи: турки будто бы серьезно угрожают Баку. В городе масса врачей и сестер. Встретила знакомого врача из Сарыкамышского госпиталя. Их госпиталь закрыт солдатским комитетом. Персоналу сказали: «Идите, куда хотите».

– Никому никаких денег не выдали. Мы приехали сюда, и вот, целые дни бродим по Тифлису без дела и денег. Жалованье прекратили выдавать. Управление закрыли… Хорошо еще, что я один, а семейные так прямо голодают. В бывшем Окружном управлении теперь продовольственный склад. Кое-кто получает оттуда продукты, это, конечно, только для врачей и их семейств. Вы не были там?

– Нет! Я даже не знала, что такой склад существует.

– Ну, вот, если вам туго придется, идите туда… Заведует складом доктор Ващенко.

* * *

Сама природа заодно с революцией. Такие стоят ужасные холода! Еды нет. Отопления нет. Люди мрут как мухи. Все госпиталя и больницы переполнены тифозными. Врачи и сестры, которые не были выгнаны солдатскими комитетами, работали без жалованья, за одну только еду. И работали бессменно день и ночь. В госпиталях не было ни медикаментов, ни перевязочных материалов. Не было мыла, не было даже горячей воды. Продукты питания поступали нерегулярно и в недостаточном количестве. В госпиталях стоял почти мороз. Тысячи людей умирали почти без медицинской помощи… Каждую ночь на улицах стрельба! Но утром в газетах ничего об этом не пишут… Знакомый врач говорил, что каждое утро к ним в госпиталь приносят раненых солдат, рабочих и даже детей… Стреляют все, у кого есть ружье… А теперь чуть не у каждого есть винтовка! У меня в комнате такой холод, что я сижу в шубе и перчатках. Керосину не хватает даже для маленькой лампочки. Не могу сварить себе чай. К дровам просто доступа нет…

– Куда вы пропали? Почему не заходите к нам? – спросила меня знакомая, Кабачевич[55]. – А я с очередями забыла и про знакомых.

– Да у меня просто нет времени ходить в гости. Я все время стою в очереди, но получаю что-нибудь редко… А как вы добываете все нужное для семьи?

– Да ведь у меня две почти взрослые дочери! Одну пошлю за одним в очередь, другую – за чем-нибудь другим, а сама иду в третью очередь. Муж устроился на макаронной фабрике ночным сторожем, и он оттуда иногда приносит лом, который нельзя укладывать в ящики для продажи. Но этот макаронный лом – такие же макароны, только в крошках. А стоят дешево. Вот только девочкам мало времени для гимназии и для уроков, а то ничего – устроились неплохо… И сыты каждый день. Тина Дмитриевна, приходите к нам. Мы, может быть, весной уедем в Болгарию, на родину мужа.

Вернулась домой и сразу натолкнулась на новое затруднение: опять нет керосина! Не одно, так другое!! В такое проклятое время жить одной очень трудно… Были бы у меня дети, я бы разослала их во все существующие в городе очереди, и у меня было бы все, что нужно… Вон, у генерала Левандовского пятеро детей. Все они стоят в разных очередях, сменяя друг друга, и получают все, что им нужно. А я должна стоять по несколько часов в каждой очереди, чтобы получить два литра керосина… Но ничего не поделаешь! Придется вечер посидеть без керосина. Но я не смогу ни сварить чай, ни зажечь лампы. Поэтому надо идти в ближайшую очередь за керосином! И я пошла в склад нашего района. Еще издали я увидела длинный хвост из женщин, старых мужчин и детей. Над дверями подвала горела лампочка и освещала близ стоящих… Но дальше от подвала только чувствовалась сплошная линия людей, которую нельзя было ни обойти, ни порвать. Можно было только стать в конце ее. Я стала последней. Такие короткие стали дни, что не успеешь оглянуться, а уже вечер! Когда я заняла место в очереди, стало уже темнеть. С темнотой и холод сильнее чувствуется… Впереди меня стоял какой-то старик. Он был закутан основательно: голова замотана башлыком, поверх пальто на плечах – шаль, на ногах – галоши, на руках – варежки. Рядом с ним, на снегу, стоял большой бидон для керосина. Он его передвигал по мере того, как подвигалась очередь. От стояния на одном месте у меня закоченели ноги и руки, и я не могла держать бутылку. Я ее зажала под мышку, а руки сунула в рукава… Уже совсем темно. Я вижу только огонек над дверью и ряд закутанных фигур.

– Да что это там! Заснули, что ли? – кричит кто-то впереди меня. – Совсем очередь не двигается! У меня ребята остались дома одни! Керосину нету. В темноте сидят. Ребята боятся, поди!.. Господи! Вот беда! Я стою здесь часа три уже… – чуть не плакала женщина.

Движение вперед, и я, слава богу, стою около самой лестницы. Скоро и керосин!.. Впереди меня всего пять женщин и один старик. Они уже стоят на самых ступеньках; да и бидоны у них небольшие. Скоро и их отпустят. Получу керосин, приду домой, зажгу керосинку, поставлю чайник, и сразу в комнате станет тепло! А еще выпью горячего чая и совсем согреюсь! Я так ясно представила себе все это благополучие, что даже забыла на некоторое время боль в ногах и руках от мороза.

Спустилась наконец и я в подвал. Стою на самой нижней ступеньке у дверей и вижу, как льется тонкая струя керосина в подставленную четвертную бутыль… Вот мужик нагибает железную бочку, которая стояла на чурбане. Но