Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина
Я смотрю на нее и только теперь замечаю, что она как-то иначе, по-бабьи серьезно, стала разговаривать. А ведь недавно была еще совсем девочкой.
– Другие прислуги идут за покупками рано, а я не могу – не на кого оставить маленьких девочек.
– А мать где?
– Да они спят! Барыня приходят поздно и не позволяют будить их.
Я выпила кофе, Даша взяла посуду и ушла.
– Сегодня суббота, у меня уборка, – сказала она.
Не могу спать! Встала, оделась и решила пойти к отцу Нины, Ивану Яковлевичу. Старик был полон энергии и рассказал мне, что Нина не пускает детей к ним.
– Вот уж никогда я не думал, что она переплюнет даже меня! А на что я был беспутный человек!.. Но она перещеголяла и меня! Все бросила! Дом, семью – и наслаждается жизнью… Как-то она будет расплачиваться за все, когда вернется Алексей?! Он ей покажет!..
Соня не заступается за сестру. Она страшно растолстела, но чувствует себя счастливой…
Только что я приехала домой, вбежала в комнату Надя.
– Тетя! Пожалуйста, объясни нам: турок нужно убивать или только ранить?!
Она была в форме сестры милосердия, страшно возбужденная, раскрасневшаяся…
– Мы играем в войну. Я и другие девочки – русские сестры милосердия, и мы перевязываем только русских солдат… Но когда валяются раненые турки, что нужно с ними делать?
– Поднять, тоже перевязать их раны и положить на койку, так же как и русских солдат…
– Ну, вот видишь, тетя, мы и стали подбирать и турок! А Жоржик Зиберман говорит, что турок нужно всех убивать, а не перевязывать.
– Раненых убивать нельзя…
– Да, это правда, но наши солдаты убили всех турок, и нам не с кем больше играть. Мальчики, которые изображают турецких солдат, лежат и не хотят вставать. «Мы, – говорят, – уже убиты». А у нас других мальчиков нет. И приходится убитым опять воевать!.. Это нехорошо выходит. Правда, тетя? – и она быстро убежала на двор, где шла «война»…
Пришла Нина.
– Ты дома? А я не знала! Какие жуткие вещи происходят на Западном фронте!..
– Откуда ты знаешь, что там происходит? Днем ты спишь, а ночью в ресторанах сидишь…
– В ресторанах-то все новости, самые свежие, и получаются! А вот ты в своем госпитале ничего не знаешь!
– Это верно!
– Брось ты ходить туда. Отдохни!.. Ты вся пропахла лекарствами и болезнями… Ни к чему!.. Всем все равно не поможешь, а жизнь и молодость уходят! И неизвестно еще, когда война кончится. Ты состаришься за это время в госпитале… Я решила ни для кого ничем не жертвовать, а жить и брать от жизни все, что она может дать!..
– Отличный лозунг! Продолжай в том же духе.
– Вчера мы были в «Луне». Там негры танцуют. Катя была с нами.
– Как она-то попала в вашу компанию, скромная институтка?
– Ну, знаешь, я за ее скромность копейки не дам! Она только оглядывается да ротик бантиком складывает… А когда никто не видит и не слышит… Ого, какие она шутки выкидывает!
– Это вы ее сбили с пути!..
– Ванька говорит, что если у него жена умрет, то он для меня выстроит замечательный какой-то дом!
– Слушай, Нина!.. Ведь Алексей жив… И он вернется домой, как только его пустят немцы.
– Да, да! Но ты мне не напоминай об этом… Это самое больное место в моей жизни. Положим, я и Ваньку не очень люблю! Но и Алексея не хочу! Опять пойдут скандалы… Я, кажется, писала тебе, что Владинский убит?
– Да, я знаю!.. Яша знает о твоих отношениях с Коженковым?..
– Конечно, знает! Ванька столько денег ему проигрывает каждый вечер… Ну, я иду. Меня ждут у Яши. Ванька говорит, что, когда я сижу около него, то он готов все свое состояние проиграть… Ну, Яша и доволен, конечно.
– Да!.. Заведение у вас как следует!.. И девочки удобные! Ты да его жена…
Она ушла. А я пошла навестить мою знакомую кабардинку. Нашла я ее с величайшим трудом. Она жила во дворе армянского дома дешевых квартир. Я не сразу ее и узнала: худая, огрубевшая, какая-то черная стала. От прежней молодой и нежной женщины ничего не осталось.
– Заходите, заходите, Тина Дмитриевна! – Я вошла в маленькую стеклянную галерейку, которая служила кухней и столовой. Маленький некрашеный стол, две такие же табуретки. На ящике стояла керосинка, а на керосинке кипел чайник. В отворенную дверь я заметила, что комната была перегорожена занавеской из распоротых мешков, сшитых, как занавес. По одну сторону занавеси стояла деревянная тахта, застланная простым одеялом с подушкой, а около нее такой же простой некрашеный стол и табуретка. На столе – гимназические учебники и чернильница…
– Мы хорошо теперь устроились, – сказала она. – У Сережи свое место, где он может заниматься и спать. И у меня тоже. Я сплю за перегородкой, как в отдельной комнате… А когда только приехала в Баку, жила прямо на станции! Спала в канцелярии; только когда все служащие разойдутся, могла лечь на кожаный диван. Я ходила к вам и разговаривала с братом вашего мужа. Но он мне сказал, что у него нет дешевой квартиры или комнаты… Теперь я вижу, что и лучше, что я живу здесь… Здесь все жильцы – такие же бедняки… Нам с ними лучше. А в вашем большом и богатом доме даже одеваться надо лучше. А у меня ничего ведь нет! Жалованье такое крошечное, что только и хватает, чтобы не умереть с голоду да заплатить за эту комнату… А ведь еще нужно платить за Сережино образование в гимназии, за учебники. Форма тоже дорогая. Растет он быстро! Вон, уже у куртки рукава стали коротки…
Она рассказывала о своей жизни и в то же время приготовляла чай, чтобы угостить меня.
– Вы очень плохо выглядите, – сказала я, – много работаете…
– Работаю я не больше, чем другие, но питание мое неважное… Все дорого стало, и я не могу покупать достаточно для
