«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев
Это и была та счастливая звезда Гани, о которой гадали для объяснения её ласкательного имени «Ганя» некоторые придирчивые «филологи» Течи. Позднее оказалось, что проблема эта разрешалась гораздо проще: её «хрёстна» работала когда-то в няньках в Челябинске, наслушалась «барской» речи, барских названий детей и обмолвилась как-то назвав её Ганей. Слово это подхватили, и оно пошло в оборот. Так, было однажды некую Валерию называли Ясей, а когда спросили, почему её так называют – последовал ответ: так она сама себя называла в детстве.
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 390. Л. 7–17 (рукопись), 112–116 (машинопись).
Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.
Смерть Катерины Ивановны
[1965 г. ]
«…Земля еси, и в землю отыдеши,
а може все человецы пойдем…!»
У нас, в селе, были известны две Катерины Ивановны: одна по прозвищу Бородулина (см. очерк «Катерина Ивановна»), а другая – по прозвищу – «спасённая душа». Эта последняя Катерина Ивановна жила в нижнем конце села, т. е. в сторону Нижне-Петропавловского села, короче – Нижней. Все жители этой части села назывались нижне-концами. Прозвище – «спасённая душа» было почётным и завоёвано было всей жизнью Катерины Ивановны. В молодости она любила ходить в церковь, любила церковное пение, старалась запоминать песнопения и мотивы их, а потом воспроизводить их дома, наедине, скрытно, чтобы никто её не подслушивал, так, как, очевидно, распевала Лукерья из «Живых мощей» И. С. Тургенева. Любила она также ходить летом на богомолья по полям в дни засухи и подпевать: «даждь дождь земли жаждущей». А голос у ней был звонкий, чистый, приятный. Разоденется она бывало, во всё своё лучшее одеяние, что ей заготовили как девке «на выданьи» и первой придёт к церкви на звон. Солнце нещадно палит, а она, вся разомлевшая, идёт и идёт в толпе, а остановятся все, поставят иконы на заранее заготовленные из берёзовых прутьев стойки, начнут читать молитвы и петь: «даждь дождь земли жаждущей», она на колени, шепчет про себя молитвы и подпевает. Все верили в свои молитвы, верила и она. Бывало, во время засухи вдруг появится на востоке со стороны Беликуля облако или тучка, так и говорили: «Наверно, у отца Константина в Беликуле богомолье», любила она в поле молиться, но любила и природу: нарвёт, бывало, на богомолье большой букет цветов, принесёт домой и поставит у икон на «божнице», где обычно хранятся остатки свечек от «великого стояния» или «Христова дня». Любила она подавать тоже милостыню нищим около церкви, когда она шла к обедне. Жили они не богато, но на воскресенье мать у ней всегда выпекала ароматные шаньги, а она выпросит штуки две, разрежет на части и раздаёт по частичкам нищим. Так прошли её девичьи годы. Держала она себя строго на вечорках ли, на лугу ли. Выдали её замуж за теченского парня, он не перечил её привычкам: ходила по праздникам в церковь, ходила на богомолье. Забот стало больше: хозяйство, семья, но она не поддавалась житейской суете. Овдовела, ребят своих «вывела на дорогу»: девок выдала замуж, одного парня приучила вести хозяйство, а один парень пошёл «робить» на сторону. Снова почувствовала себя свободной, зачастила ходить в церковь. Особенно любила ходить к вечерням, после которых устраивалось общее пение, что бывало в дни Великого поста. После окончания богослужения протоиерей становился перед амвоном и запевал все песнопения всенощной, начиная в «Благослови[, Владыко]», а все присутствующие подпевали. В церкви был полумрак и светились только свечи у икон. Катерина Ивановна становилась где-то у колонны, во мраке, и пела. Нет! Это было не обычное пение, это был порыв души увлечённой: голос её, всё ещё свежий, то поднимался высоко под своды и где-то витал там, стараясь прорваться выше, к небу, то опускался вниз – густой и бархатистый, как у настоящего контральто. Казалось, что она вкладывала в своё пение всю свою душу. Подпевала она и во время обычных богослужений, но робко, однако, во время «запричастного», когда дьячок запевал «О, всепетая Мати», а все подхватывали «Родшая всех», она оставляла свою робость и с надрывом вступала в хор, заглушая даже известного в Тече «соловья» церковного хора – Александра Степановича Суханова. Она знала, что значит слово «родшая», и в её голове в этом случае слышались и родовые боли, перенесённые ею и радость материнства.
Любовь к богослужениям и церковному пению привели К. И. к тому, что она сделалась «богоноской» при хождении «с Богоматерью». Подбирались три старушки, брали крест, икону Богоматери и икону Воскресения и переносили их из дома в дом, куда приглашали «с Богоматерью» духовенство. Шли они с иконами и напевали «Христос воскресе». Это хождение растягивалось иногда на месяц, потому что ходили по всем деревням, в том числе и в Кирдах. Туда за десять вёрст «богоноски» шли пешком обычным порядком, т. е. с иконами и пением. Некоторые «богоноски» ходили «с Богоматерью» просто подкормиться, потому что им давали угощение, но Катерину Ивановну привлекало не это, а самый ритуал и возможность принимать участие в пении. Тут она, как говорится, «отводила свою душеньку». Особенно ей нравились акафисты и песнопения на них, например: «Радуйся, невеста неневестная» или «Радуйся, Николае, великий чудотворче». Были случаи, что некоторые «богобоязненные» мужички заказывали по нескольку акафистов: и Флору и Лавру, покровителям животных, и мученику Пантелеимону, и Иисусу Сладчайшему, и получалось, что на чтение этих акафистов затрачивалась добрая половина дня.
Катерина Ивановна могла быть «богоноской» потому, что она в это время уже «старушила», т. е. не считалась уже рабочей силой в семье. Было время, когда она была «могутной» женщиной. Бывало, и когда косили, она шла второй в шеренге; коса пела в её руках; траву она ложила в валки «в струнку», как по линейке; под ногами у ней оставалось чистое место,
