«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

завершился. Когда Парасковью выдавали замуж за Вениамина Егоровича, то живы были ещё старики и родовое хозяйство «Рожковых» было единым. Коренником по ведению хозяйства был брат Вениамина Алексей. При нём и Вениамин «тянулся» в работе, хотя и не представлял полновесной силы. Но вот старики умерли, брат Алексей ушёл в раздел, пришли голодные годы, и хозяйство «Рожковых» стало стремительно таять. «Проели» горницу – клеть, в которой обычно хранились сундуки с «одёжок» и приданым – половиками, полотенцами и пр. «Проели» срубы хозяйственных построек, полученные ещё в наследство от стариков. В хозяйстве ещё оставались две лошади, коровы, курицы. Около дома сохранился только пригон, сделанный из жердей с соломой между изгородью. Пытался Вениамин спариваться с другим таким же маломожным хозяином по обработке земли, но напарник скоро убеждался в невыгодности такого «альянса» в виду физической слабости «рожка» и его хозяйства и отказывался от совместной обработки земли. Сыновья были ещё малыми, и вот хозяйство полностью развалилось. Нашёлся «благодетель», который прибрал к рукам землю. Всю свою нерастраченную ещё полностью силу Парасковья бросила на огород. Изба у них стояла на крутом обрыве у спуска к реке, а в пойме у реки был огород. Здесь было её «царство». Сюда она уходила отдохнуть от постоянного ворчания и брюзжания своего «рожка». Душа её требовала работы, и здесь она в жаркие летние дни под лучами палящего солнца полола, а под вечер, когда жар спадал, поливала огурцы, капусту, а в засуху и другие огородные растения. Кто ни проходил мимо её огорода, бывало, с восхищением заглядывался на него в пору, когда расцветали подсолнечники, на нашем деревенском языке «синовороты», расцветал мак, а кое-где по обочинам гряд желтели ноготки. Чего только не было в её огороде? Горох, бобы, морковь, репа, брюква, лук, картошка, подсолнухи. Принесёт, бывало, она из огорода в подоткнутом подоле своей юбки ребятам своим гороховых и бобовых стручьев: «нате, наслаждайтесь!» Или проходит, бывало, мимо её огорода, и вот слышится её голос: «Васинькя, подойдико сюдысь – я тебя угошшу» и подаст ароматный огурец. А зимой, бывало, сидишь у них в избе в обеденное время: все сядут за стол, и она поставит на него целый чугунник дымящихся парёнок. Тут и свекла, и морковь, и брюква, и репа. Изба наполняется ароматом от такого букета сваренных овощей. А «он» всё равно брюзжит и поедом ест свою Параню: то ему не ладно, другое – не ладно, а сам уже совсем «оторвался от земли» – работал «каморником» при «каталажке». Что он мог принести при этой работе в семью? А ребята росли, и нужно было что-то делать с ними. Своего хозяйства уже не было, и пришлось отдавать их на работу в чужие руки. Подрос старший – Иван – для работы борноволоком отдали его дальней родне на эту работу, а потом, когда он физически окреп, пошёл в работники. Подрос второй – Василий – отправили в «казаки», в одну из казачьих станиц около Челябинска тоже на разные мелкие работы в детстве, а потом и в работники.[334] Эти царские «служаки», пожизненное царское войско, которым дано было нашими мужичками прозвище «кошма», имели большие наделы земли, сами не вели хозяйство, летом собирались на «сборы», а хозяйство вели казачки. К ним в помощь и поступали наши васильи.

Плакала Парасковья, расставаясь с сыновьями, старалась чем-нибудь «ублажить» их при расставании: подработает где-либо на подённой работе денег, купит кумачового ситца на рубаху и какого-либо корту или плису на штаны и сошьёт из них обновки для своих улетающих птенцов.

Подошла пора расставаться и с Анкой, по годам она уже «заневестилась», а по «достаткам», необходимым для признания её в таком «звании», нет: у людей в этом случае готовили для невесты приданое: шили шубы, ботинки, сарафаны, рубахи и пр. А для неё ничего не готовили: у Анки ничего не было. Что из того, что сама она была девкой на заглядение: статная красавица и на работе проворная и удалая, но закон быта гласил: без приданого девка, что соловей без голоса. Дедами было установлено выдавать девку за «ровню», а если, случалось, что кто-либо из бедных присватывался к богатой невесте, то получал от родителей её красноречивый ответ: «нет, парень: запрягай дровни да поезжай за ровней!» Были два вида поисков «ровни» по окружным деревням: или поиски богатой «ровни», или, наоборот, бедной. Анку нашла для себя «ровней» одна семейка из соседней деревни Теренкулей. Горючие слёзы проливала Парасковья на расплёте Анкиной рыжеватой косы. Плакала и причитала, вспоминала своё девичество, оплакивала свою горькую жизнь в замужестве с «рожком», боялась за Анку, как бы и ей не «приключилась» такая жизнь. И вот не стало Анки: без всякого свадебного шума Анку увезли в Теренкули. Парасковья как бы окаменела, замкнулась в себе, «ушла в себя». И раньше от «жизни такой» она не отличалась весёлостью и жизнерадостным настроением, а теперь и тем более. Голову стала склонять всё ниже и ниже. Смотришь, бывало, как она в обществе трёх или четырёх других своих подружек на станке мнёт сухую коноплю или лён: шум стоит от станков, пыль летит во все стороны, весёлая болтовня не умолкает у подруг, а она как воды в рот набрала молчит, хотя станок её и энергичнее постукивает, чем у других. Деревенские мальчишки! Подчас мы со свои детским любопытством и ненасытными по наблюдению за окружающим миром глазами лезли туда, куда было противопоказано нам смотреть, например, как «справляли» бабье лето наши соседки: «гуляли», пили водку, пели песни, причём не обходилось и без некоторых бабьих непристойностей. В этой компании Парасковьи не было. «Она, как очумелая» – так говорили про неё соседи. На руках Парасковьи оставались ещё двое: самый младший – Егорко и предпоследний – друг мой Санко. Вениамина Егоровича общество избрало на вновь учинённую должность в назёмного старосты по надзору за горами назёма [навоза – ред. ], который окружал село и который злонамеренные люди стали поджигать с целью вызвать пожары в селе. «Г…нный староста» – так именовали его злые языки. С годами он всё больше и больше приобретал на самом деле форму рожка: сутулился, опускал ниже голову, бородёнка у него превратилась в вехотку, волосы повылезали, но всё продолжал петушиться и «галиться» над своей Параней. На его стороне был закон: он муж, а в законе этом было сказано: «жена да боится своего мужа». Парасковья, выдав Анку замуж, погоревала, поскучала, а потом с удвоенной силой принялась «выхаживать» своих оставшихся птенцов.

Так «вековала» свой век наша соседка Парасковья