В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Поучаствовал во внутримидовской дискуссии – заключать ли с американцами Договор по сокращению стратегических наступательных вооружений (СНВ-2). Упрек в его адрес, как всегда, один и тот же: американцам он более выгоден, чем нам. В сегодняшних условиях американского превосходства – это сюрреализм. Если удастся пройти финальную стадию переговоров без ненужных уступок с нашей стороны, а такие вещи, к сожалению, случаются, то, безусловно, надо подписывать. Сейчас Козырев с Грачевым в Женеве. Посоветовал им, да они, наверное, и без моего совета это сделали бы, взять туда представителей Комитета по международным делам Верховного Совета. Надо повязать их заранее. Если удастся выйти в Женеве на договоренности с госсекретарем США Иглбергером по СНВ, это помимо всего прочего поможет сбить воинственные настроения Буша насчет Югославии. Удалось, но не сбило!
Январь 1993 г. Главная забота сейчас – югославская. Вот уже кончается президентство Буша, а решения Совета Безопасности ООН, которое разрешало бы сбивать самолеты над Боснией и Герцеговиной (по американской версии, еще и бомбить сербские аэродромы), как не было, так и нет. Недавно министр точно сказал, что мы уже два месяца употребляем в Совете Безопасности скрытое вето против военного вмешательства. Боюсь, однако, что, выигрывая ежедневные бои, основное сражение мы проиграем. Полюбуйтесь, например, Козырев говорит Иглбергеру: «Хотелось бы обсудить положение в Югославии», а тот отвечает: «Не беспокойтесь, это мы берем на себя, тем более, что возможность вмешательства по-прежнему не снята с повестки дня». С трудом, но все-таки начали бороться с таким вот отстранением.
Сочетание различных средств воздействия дало возможность продвинуть переговорный процесс, чему в значительной степени способствовала конференция в Женеве (январь 1993 г.). На ней был выдвинут план мирного решения конфликта, в том числе конституционного устройства в Боснии и Герцеговине. Уже в январе его подписали мусульмане и боснийские хорваты, а в апреле – Милошевич. В мае, однако, мирный план Вэнса–Оуэна был отвергнут скупщиной Республики Сербской.
По нему боснийские сербы (равно как и мусульмане) единой территории не имели. К тому же сербы должны были вывести войска с 25 процентов захваченных ими территорий. Поэтому боснийские сербы решили не идти на уступки. Последующие события показали, что это оказалось ошибочным решением. То, что они получили в 1995 г. в итоге мирной конференции в Дейтоне – после двухлетней войны, поражений на поле боя и жестоких этнических чисток, – было хуже.
Важно, что мы сказали сербам – принимайте план (что и сделал Милошевич), а мы будем мешать принятию антисербской резолюции. Это уже какие-то наметки политики.
Марти Ахтисаари, Председатель рабочей группы по Боснии и Герцеговине, созданной Международной конференцией по урегулированию в бывшей Югославии, в которой участвовали и мы, говорит, что благодаря России на первый план выдвигаются политические, а не силовые методы. Конечно, еще не вечер. Скорее всего, дожмут нас с резолюцией, разрешающей применить силу, также и потому, что внутри у нас дискордия немалая. Чего стоит идущая от Грачева идея выделить российские самолеты в американские эскадрильи с тем, чтобы таким образом обойти Верховный Совет с его категорическим «нет» воздушным ударам по сербам. Хорошо, что удалось не дать ей хода.
Резко критически настроенная «Правда» и та пишет, что российская дипломатия в последнее время «вынуждена корректировать свою политику», приписывая это, разумеется, давлению левой общественности. Заголовок статьи – «Россия меняет политику на Балканах». Почувствовали, слава Богу. Югославы нас на днях поблагодарили за взвешенную позицию, отметили, что наступает новый этап дружественных отношений.
Замечена большая наша осмотрительность и по Ираку. Дружба с американцами дружбой, но не следовать же за их глупостями. Зачем априори одобрять все то, что они делают? Здесь, однако, мне приходится еще тяжелее, чем по Югославии.
Юлий Воронцов разумно предложил, чтобы Ельцин направил послание Клинтону, подталкивающее к принятию мирного плана по Боснии и Герцеговине и, соответственно, к отказу от применения силы. Козырев написал на телеграмме примечание: не следует начинать переписку с Клинтоном с разбирательства. Нам такое деликатничанье показалось не очень понятным, но решили не спорить. Предложил альтернативу – послание Козырева к Кристоферу. Никак не могли доложить об этом министру, пока Чуркин не поймал его уже на выходе (как я шучу, возле туалета). Андрей Владимирович на такое послание согласился. Таким образом, наша фронда этичная, за спиной министра мы не работаем.
На пресс-конференции после встречи с У. Кристофером в Женеве Козырев сказал: «В целом наши позиции по Югославии сейчас гораздо ближе, чем раньше. Вопрос о военном вмешательстве в конфликт практически снят с повестки дня». Достигнут важный рубеж, но ясно, что не окончательный.
Не прошло много времени, как новая атака. На этот раз начали французы, предложив силовое обеспечение бесполетной зоны. Их поддержали фактически все. Юлий поплыл, хотя имел инструкции заявить, что такие методы мы можем рассматривать только после того, как будут исчерпаны все возможности политического урегулирования. Эта мера должна была бы войти в качестве составной части тех мероприятий, которые будут приняты для осуществления мирного плана Вэнса–Оуэна, если все к нему присоединятся. Нынче же из плана вырываются отдельные фрагменты, тем самым он фактически топится.
В последней депеше Воронцов сообщил, что докладывать вопрос о силовом обеспечении бесполетной зоны будет непосредственно Козыреву, который прилетел в США для подготовки встречи Ельцина с Клинтоном. Это означает, что подходит к финишу моя безнадежная борьба против того, чтобы вводить силовые приемы в Боснии и Герцеговине. Единственное утешение – дрался не в одиночестве, выдержанную позицию все время занимал Сергей Лавров, отвечавший на уровне замминистра за ООН. Он готовил нужные указания Воронцову, потом мы их обобщили в отдельной телеграмме, направленной Козыреву в США, словом, бились до последнего.
Юлий уверяет, что резолюция будет иметь символическое значение, но это заблуждение. Как ни крути, она даст возможность применить силу с весьма неясным механизмом такого применения. Ее можно будет толковать в
