Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин
Важным моментом стало появление в 1991-м такой институции, как премия «Триумф», куда ИА с самого начала была приглашена в жюри; то была наикомфортнейшая для нее среда, позволившая завести и укрепить множество полезных знакомств — и светских, и сугубо деловых. Да, она по-прежнему верила, что только государство в состоянии радикально изменить жизнь общества к лучшему — потому что, в отличие от самой эффективной частной инициативы, государство стремится, просвещая, трансформировать самого человека; однако в высшей степени удачный опыт сотрудничества давней знакомой ИА З. Богуславской с Б. Березовским показывал, что, пока государство ослаблено, следует выстраивать долгосрочные отношения и с «нуворишами» тоже — пусть даже те отказались от «миссии» ради развлечения и выбрали деньги вместо «духовного богатства».
Так или иначе, постепенно — благодаря прежде всего «Декабрьским вечерам» и «Триумфу» — у ИА сложился весьма широкий круг знакомств с обеспеченными людьми, которые позже станут несущими колоннами ее собственного храма: войдут в попечительский совет Пушкинского.
Середина нулевых для Москвы — весьма тучные годы[656]; «европейский путь» представлялся единственно возможным — причем ясно было, что чем дальше, тем глубже будут вестернизация, интеграция в европейские культурные структуры и прочие сопутствующие явления вечного процветания. Идея привлечь для проектирования нового здания Пушкинского — флагмана будущего «Музейного городка» — британского архитектора Нормана Фостера (сделать выставку его архитектурных проектов Музею предложили представители девелоперов, планировавших застраивать пространство на месте сносимой гостиницы «Россия» рядом с Кремлем) — выглядела соответствующей духу времени, и уже «в конце 2008 года Ирина Антонова, директор ГМИИ, заявила, что проекту Фостера нет альтернатив»[657].
При этом профильные организации, которые, по идее, должны были организовать финансирование проекта реконструкции Музея — Министерство культуры и Федеральное агентство по культуре и кинематографии, — альтернативы явно видели и «откровенно валяли дурака»[658], что «заставило ее выйти на персонажей типа Куснировича, которые, с одной стороны, помогли, а с другой — обозначили, что им тоже надо что-то получить».
Фостеровская эпопея — от заказа так называемым Фондом содействия ГМИИ проекта реконструкции Музея до полного краха проекта, включая раздор между основными участниками, — длилась много лет: архитектор несколько раз приезжал на Волхонку, создал проект здания с крыльями-«лепестками», который обсуждала «вся Москва», презентации в зале «Микеланджело» с участием всего «бомонда», в диапазоне от президента Д. Медведева до худрука МХАТа О. Табакова, превратились в одно из светских мероприятий и едва ли не транслировались в прямом эфире — и мало кто сомневался, что Пушкинский вот-вот переживет великое обновление и предстанет в еще более прекрасном облике.
В действительности же фантомное «здание с лепестками» оказалось хищным цветком, втянувшим ИА в чреватые конфликтами отношения, и особенно в строительство — и именно строительство, связанное с огромными плохо контролируемыми деньгами и подразумевающими ответные одолжения инвестициями, стало, по мнению многих, точкой невозврата: «ль'анкоррюптибль», как Робеспьер, — и вовлекаемая в постоянные конфликты — ИА оказывалась обречена на «девятое термидора».
Выяснилось, что отдельные благодетели/попечители с самого начала вынашивали свои планы касательно как территории Музея, так и его возможностей.
Частный капитал в лице М. Куснировича (глава компании «Боско ди Чильеджи», владелец ГУМа) и Р. Варданяна («Тройка-Диалог») любезно профинансировал (речь идет, по разным оценкам, от 800 000 до миллиона долларов) в 2007–2008-м презентацию. В какой-то момент, однако ж, выяснилось, что все это выглядит так, будто М. Куснирович воспринимал заплаченные архитектору Норману Фостеру 800 000 долларов за проект нового здания Музея как свой инвестпроект — то есть услугу, за которую Пушкинскому следовало сделать ответную любезность: речь в первую очередь шла о бутик-отеле на территории Пушкинского[659].
К 2013 году — к моменту, когда ИА вот-вот окажется на роковой прямой линии, — отношения с попечительским советом, мягко говоря, зашли в тупик. Фактически он не функционировал: по словам свидетелей, ИА под разными предлогами саботировала попытки членов совета давать ей какие-то советы и поручения — и слишком уж явно воспринимала каждую встречу с конкретным «попечителем» на манер Остапа Бендера, углядевшего в ресторане Кислярского.
Видимо, наткнувшись на глухое сопротивление ИА, попечительский совет принялся печатать постановления, где были прописаны такого рода инвестпроекты, на бланке Минэкономразвития — притом что Музей относился к Минкульту (этим занимался некий чиновник из департамента Минэка, чьи задачи подразумевали координацию действий частного капитала и федеральных интересов[660]).
Спонсируя Музей и лоббируя его интересы, попечительский совет намеревался серьезным образом вмешиваться во все, что касалось строительства. Заинтересованные члены принялись давить на Музей с разных сторон — среди прочего вживляя своих людей в структуры, занимавшиеся развитием Музея и, по сути, оттесняя директора — через свои связи в правительстве. Так, говорят, что назначение первым замом по капитальному строительству А. Жакевича было пролоббировано именно попечительским советом (среди прочего это означало, что принимать участие в приемке готовых объектов будет «ставленник Совета», а не только сама ИА и ее доверенные лица). По словам Я. К. Саркисова, внутри попечительского совета «сложилась тройка» — Эльвира Набиуллина, зам Леонида Михельсона в компании «Новатэк» Владимир Смирнов и Михаил Куснирович, — которая в декабре 2011 года «вдруг выступила с новой, "уточненной" концепцией развития Музея. Через ее голову. Было предложено сделать гостиницу, аукционный дом, проводить выставки частных коллекций. Кроме того, одной из их идей, вызывавших раздражение ИА, было перенесение депозитария в «Сколково». ИА проявила такт — не выгнала их. Она произнесла свою жесткую речь по этому поводу»[661].
«Бутик-отель» исчез из постановления, но разразился скандал.
Воспринимала ли она это как вторжение в свою зону ответственности? «Конечно! И я так это воспринимаю!»[662]
Была ли «атака» на Ее Музей реальностью или всего лишь фобией ИА, из инструмента решения проблем Попсовет для нее превращался в инструмент подготовки едва ли не рейдерского захвата. ИА публично дала понять, что государство в качестве инвестора кажется ей перспективнее, чем «все эти люди», а
