Анастас Микоян. От Ильича до Ильича. Четыре эпохи – одна судьба - Стас Намин
Раненые, оставшиеся на ничейной земле, увеличились числом, и все стонали или кричали. До вечера турки не предпринимали никаких действий.
Здесь Анастас понял, что настало время испытать себя. Найти ответ на тот главный вопрос: трус он или нет? А вдруг трус? И если трус, то что делает на войне?
Он выбрался на усеянную камнями осыпь, простреливаемую насквозь с обеих сторон, и преодолел ничейную полосу в 50–60 метров – где перебежками, где ползком. Турецкие пули свистели прямо над головой. Несколько раз он падал и притворялся мертвым. Подумал: если попадут в голову – убьют. Осторожно, медленно руками подтягивал к себе камни, пряча за ними голову. Когда турки решали, что сумасшедший армянский солдат убит, он снова полз вперед, и новая порция смертельного свинца летела в его сторону.
Но все обошлось. Его ни разу не задело. Испытание, которому он себя сознательно подверг, было пройдено. Анастас понял, что он не трус, он такой же, как все другие[23].
На закате командир послал пятерых подняться вверх по склону, отойти от линии обороны далеко в тыл и там зажечь костры, чтобы турки решили, что у нас в тылу есть подкрепление. Эта хитрость всем понравилась, у людей поднялось настроение. Командир приказал не спать, ночью враг мог ударить снова. С наступлением темноты началась стрельба. Нервы у оборонявшихся не выдерживали, они стреляли на каждый шорох. Турки тоже отвечали, целясь на вспышки выстрелов. Пули и тех и других попадали в камни, рикошетили с искрами и визгом, разлетавшимся далеко по склонам ущелья. Несколько раз армянский командир криком останавливал стрельбу, но потом она снова возникала сама собой.
На рассвете оказалось, что турки ушли, оставив тела убитых. Командир послал людей проверить позицию турок. Спустя полчаса оттуда крикнули, что неприятель исчез. В лагере турок остались пятна крови на камнях и окровавленные бинты.
Весь этот день снова ничего не происходило. Командир отправил вестового с донесением и ждал ответа. Ответ пришел к вечеру: отряд отводили в тыл для отдыха после боя, на смену ему шел другой отряд. Приказано было укреплять позиции и ждать прихода сменщиков. Никто, конечно, не стал возиться с позициями, они и без того были укреплены. Настроение заметно поднялось. На всякий случай командир опять не разрешил разводить огонь.
Они заняли город Хой и оттуда наступали на Ван – древнюю столицу Армении, город с двухтысячелетней историей, город, на который османы претендовали много столетий[24].
И когда вышли к Вану, увидели Ванскую скалу, возвышающуюся, казалось, до самого неба, и озеро у его подножия, и островерхие крыши храмов на берегу озера… Они заплакали, и Артак, их командир, тоже заплакал – это была их земля, отсюда начиналась.
Они заняли крепость на вершине скалы. У ее подножия вдоль берега озера был сам город – про него нечего сказать, кроме того, что это был цветущий сад.
У Анастаса сильно кружилась голова, он решил, что от усталости и голода.
В крепости и рядом с ней на скалах были высечены надписи, которые никто не смог прочитать. Один из солдат, осмотрев письмена на камнях, повернулся и стал справлять малую нужду. Анастас подбежал, толкнул его в плечо.
– Мог бы в сторону отойти!
Они сцепились, но их тут же разняли. Подошел командир, посмотрел на Анастаса – того трясло.
Солдат, которого ударил Анастас, кивнул на знаки, вырезанные в скале.
– Ты знаешь, что тут написано?
– Нет, – ответил Анастас. – Но я читал про эту надпись. Тут не один язык, а три. Первая часть на древнеперсидском, вторая – аккадский язык, на котором говорили ассирийцы и вавилоняне, а третья – очень древний туранский язык, его еще называют скифским или эдамским. Сейчас это мертвый язык.
– Значит, это написали не армяне?
Город Ван после снятия османской осады русскими войсками
в 1915 году
– Эту надпись сделали по приказу персидского царя Дария. Он захватил эту крепость. Полторы тысячи лет назад.
– Давайте взорвем ее! – сказал кто-то. – Если это написали враги армян, значит, это надо уничтожить!
– Не будьте дураками, – сказал командир. – Все эти надписи – большая историческая ценность. Не трогайте их. – Он ткнул пальцем в солдата, которого ударил Анастас. – Ты найди место под туалет, и давайте не будем ходить по нужде где попало.
На следующее утро Анастас проснулся от озноба, его прошибал горячий пот. Ходить мог с трудом. Критически его осмотрев, командир велел ему собирать вещи и уходить в тыл, в госпиталь[25].
Анастас пешком спустился из крепости в город. Его занял соседний армянский отряд, более крупный, и в том отряде был врач. Он установил малярию и велел Анастасу немедленно ехать в Тифлис, в центральный госпиталь ополчения. Малярию лечат хинином, а хинин был только в Тифлисе.
С запиской от врача Анастас отправился в тыл. Добирался где пешком, где на попутных грузовиках: 150 километров до Хоя, оттуда – в Ереван, из Еревана – в Тифлис.
Эвакуация раненых в горах на Кавказском фронте русской армии. 1915 год
Он оказался на узкой койке в госпитале, в палате, набитой точно такими же, как он, заболевшими малярией, – ослабевшими, измученными, но возбужденными.
В палате госпиталя было тесно, койки стояли плотно. На койках кто сидел, кто лежал. Не люди – тени: серые лица, серые больничные фуфайки и штаны. Скверный запах, но Анастас к нему привык.
От хинина кружилась голова, мучила рвота. Ночью не мог спать. Ходить мог, но это не доставляло удовольствия. Еда не лезла в горло, да и никому не лезла: кормили плохо.
К нему приходили сначала друзья по семинарии, потом и Ашхен. Ее он особенно был рад увидеть. Все поздравляли Анастаса: он выбрался живой.
Неожиданно появился и Даниэль Шавердян, принес яблок и свежие газеты. Анастас предложил Шавердяну устроить беседу с больными, поговорить о политике. Газеты писали одно, люди говорили другое. Хорошо, если информированный человек придет и внесет ясность.
Анастас сам договорился с дежурным врачом госпиталя, и на следующий день Шавердян пришел снова. Одного парня, способного ходить, поставили у двери в палату на всякий случай. Вдруг появится кто-то, кому не надо знать о пришедшем в госпиталь госте. Шавердян встал у окна, так, чтобы его всем было видно.
– Я не агитирую за большевиков, – сразу сказал он. – Это запрещено законом. А законы я знаю хорошо, я
