Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

«„ГО“ вдруг открылась всем. В какой-то момент стало понятно, что все предыдущие герои рок-н-ролла, от Гребенщикова до Кинчева, заработали свой статус в силу обстоятельств и что без воздействия извне их музыка меркнет, а пыл гаснет. Оказалось, что Летов, как он сам говорит, не „против“, а „за“, не ополчается, а отстаивает». Этот пассаж, суммирующий новую репутацию «Обороны», написал после одного из их тогдашних концертов 21-летний журналист Кирилл Иванов – через некоторое время он придумает «Самое большое простое число», одну из наиболее ярких российских независимых групп нового века.

Впрочем, я немного забежал вперед. «Перемена отношения к „Гражданской обороне“ началась со „Звездопада“, но все-таки это был альбом каверов, – говорит Максим Семеляк. – Закрепить успех нужно было каким-то оригинальным материалом». Материал этот появился на альбоме, который назывался «Долгая счастливая жизнь» и вышел 10 сентября 2004 года – через неделю после чудовищного теракта в Беслане.

* * *

«Я помню физическое ощущение счастья у Егора, когда труба снова открылась, – рассказывает Сергей Попков. – Мы ездили на гастроли, и он все время что-то писал на обрывках бумажек. Было видно, что постоянно идет работа у человека внутри. И потом – бах, бах, бах – просто как попкорн начали появляться песни и стихи. Знаете, когда находишься под водой долго-долго, до последнего, и вот освобождаешься, выныриваешь и дышишь полной грудью. У него такое же примерно ощущение было».

Новые вещи действительно сочинялись стремительно. Прошло каких-то полгода с того момента, как труба открылась, и в апреле 2003-го Летов уже писал в «ГрОб-студии» демо-версию нового альбома – тогда он назывался «Со скоростью мира», а его авторами должны были стать «Егор и опизденевшие». Работал Летов все там же – в небольшой комнате хрущевской пятиэтажки в микрорайоне Чкаловский; с техникой, как обычно, возникали проблемы – Чумакова фиксировала материал на «сложную и дебильную» портастудию. «Меня Летов научил такому прекрасному чувству, как творческая отвага, – вспоминал гитарист Чеснаков. – До этого у всех, с кем я ни работал в Омске, было так: создаем проект, нужна студия звукозаписи. И эта подготовка могла продолжаться годами. У Летова было по-другому. Появилась песня, душа запела, понимаете? „Мы через три месяца будем в Нью-Йорке и там запишемся“, – вот он так не делал, потому что песня прокиснет, а она нужна сейчас».

«Со скоростью мира» в итоге так и осталась в статусе демо, созданного, чтобы барабанщик Андрюшкин разучил свои партии перед приездом в Омск (эту запись, реставрированную Чумаковой, издали в 2024 году в день 60-летия Летова). «Егор не мог остановиться и нарожал еще изрядное количество опусов, – вспоминала Чумакова. – И стало понятно, что на один альбом все это богатство не помещается». Дополнительно творческие поиски подстегнул очередной экстремальный опыт: примерно в конце лета 2003 года Летов попал в больницу. «Я много пил, – пояснял он. – Вообще песни отлично сочиняются на второй день после выхода из запоя. Именно в этот момент наступает прояснение и выплеск энергии. После одного серьезного запоя меня и привезли в реанимацию».

Отношения Летова с алкоголем – предмет многочисленных спекуляций: более или менее ясно, что запрещенные вещества он использовал не как аддикт, а как исследователь; с водкой ситуация, кажется, сложнее. С одной стороны, после смутных времен рубежа тысячелетий Летов, в общем, перестал устраивать «чудовищный театр» на публике; в некоторых репортажах 2000-х трогательно сообщается, что лидер «Обороны» перед выступлением не пил. С другой, по воспоминаниям и интервью ясно, что алкоголь в том или ином виде присутствовал в его жизни практически всегда. Собственно, Летов и сам уточнял, что попадание в реанимацию было «очередным». Омский приятель музыканта, попросивший меня об анонимности, убежден, что у Летова была зависимость, которая регулярно заканчивалась срывами. «Я ему говорил про это, он мне отвечал: „Не, я не алкоголик, это Кузьма – алкоголик“, – говорит мой собеседник. – „Он зависимый, а я нет, я могу бросить: хочу пить – пью, не хочу – не пью“». Последствия у такой позиции бывали разные: в декабре 2007 года Летов пьяным пошел ночью в магазин, на него напали и ограбили, очнулся он уже в больнице.

«Люди, думающие и практикующие, знают, что если не спать, самое трудное время – это на границе ночи и утра, – рассуждает Сергей Попков. – И именно в эти часы приходят озарения – то есть это время, самое открытое для связи, скажем так, с высшим разумом. А Егор считал, что к этому можно и нужно добавить состояние похмелья. Это ведь состояние пограничное, когда ты не понимаешь, то ли жив, то ли мертв. А чтобы этого состояния достигнуть, нужно крепко употребить накануне. Вот и все. А дальше – ну понятно, печень у нас одна, сердце одно, и есть накопительный эффект, который потом проявляется».

Из посещения больницы осенью 2003 года выросла едва ли не самая лютая песня поздней «Обороны». «Приходилось время от времени отцеплять капельницу и выходить в коридор, а там трупы лежат, замотанные в простыню, свалены, и это не то что тривиально, а какой-то процесс обыденности: их потом на каталке увозят, новых привозят, – вспоминал Летов. – Был там один солдат, он перед смертью говорил нечто сродни великой поэзии: про раненых собак, про командира, про светящиеся тополя с пухом, которые летят до горизонта, про лошадок…» Летов попросил у врача карандаш и начал записывать. По его словам, текст песни «Реанимация» из этого предсмертного бреда и состоит:

А вот отдельному солдату перестало умирать

Ведь у него лишь только слово, только слово – но какое! —

Стал он жрать / бухать / блевать – себя на части разбирать —

Череп крепко разворочен, и мозги текут сквозь стены —

Стены, стены, двери, окна – другие были рядом

Торопливо постигали положение вещей

Созерцая похождения Текущего Повсюду,

По привычке продолжая ритуально повторять:

РЕАНИМАЦИЯ.

«Летов, несомненно, был зачарован смертью, – говорит Максим Семеляк. – Он ее заклинал, страшился ее, сам пугал ею. Но его музыка – одновременно и яд, и противоядие. Это работа по преодолению смерти, и тут характерна песня „Реанимация“. Фактически это клиническая смерть в режиме реального времени и одновременно – высшее утешение через максимальное погружение во тьму».

«Реанимация» в итоге дала имя второму тому новой альбомной дилогии, а первый был озаглавлен другой «самой страшной песней»: она, по типичному летовскому парадоксу, называется «Долгая счастливая жизнь» – и подразумевает, что ничего хуже этой долгой счастливой жизни в принципе не бывает. «Представилось, что может когда-нибудь возникнуть ситуация, что физически дальше продолжать употреблять