Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Они пронеслись по лесу, как конная лава в фильме «Чапаев», и надо было видеть глаза совершенно ошалевших от ужаса домашних, когда они осознали, какую бурю вызвали своим необдуманным поведением! Впереди детдомовской банды с увесистой оглоблей в руках летел самый сильный человек в интернате – Игорь Лукавин. За ним, боясь не успеть на кровавый пир, бежали другие сироты, готовые с ходу жестоко вломиться в уже дрогнувшие ряды металлистов!
От радости я чуть не наебнулся с плота в воду. «Наши!» – что есть силы закричал я, и принялся победоносно размахивать своим шестом в воздухе, надеясь сломать его о спину какого-нибудь любителя тяжелого рока. Куда там! Не успел я и глазом моргнуть, как у «металлических храбрецов» уже так сверкали пятки, что я оставил всякую надежду угнаться за ними. Меня даже немного удивила та поспешность, с которой они ретировались с поля боя. Еще недавно они казались мне (да и самим себе) гораздо смелее…
Особенно неприятно меня поразил главный их заводила, самонадеянно обещавший выдрать нам цепями все волосы – этот увешанный железными заклепками еблан, при виде опасности сдриснул самым первым, бросив своих товарищей на произвол судьбы. Про такого «хероя» в народе обычно говорят, что он молодец лишь среди овец, а против молодца и сам овца!
Короче, наши детдомовцы преследовали металлистов вплоть до жилых кварталов, в которых те попытались укрыться. Перепуганные на смерть домашние ломились в чужие квартиры и кричали, как резанные: «Откройте, нас убивают!». Что, разумеется, было бессовестным враньем. Никто из них, насколько мне известно, от побоев не погиб и даже серьезно не пострадал (если не считать, конечно, нескольких сломанных носов и выбитых зубов). Это было явное художественное преувеличение людей, испытавших большое эмоциональное потрясение от встречи со «злыми детдомовцами».
И вот что странно – даже нелюбимые нами старшие, которые избивали нас по любому надуманному поводу, а зачастую, и вовсе без оного, в случае, если кто-то пытался наезжать на детдомовских со стороны (пусть это были самые униженные в интернате задроты), тут же вставали на их защиту, демонстрируя старый добрый принцип любого, спаянного дружбой или страхом, коллектива: «Один за всех и все за одного!». Или как там пелось в старой советской песне: «Всех проучим памятным уроком, кто ворвется в наш родимый дом. И за око вышибем два ока, а за зуб – всю челюсть разобьем».
Вообще, надо заметить, что, живя в интернате, мы никогда не комплексовали по поводу своего сиротства, а даже наоборот, бравировали тем, что мы – детдомовцы! Как бы это смешно сейчас не звучало, но мы считали себя более высшей, что ли, кастой, нежели домашние. Поскольку им было далеко до нашей отчаянной смелости, бесшабашности и сплоченности.
Более того, (только не смейтесь, пожалуйста) мы на полном серьезе были уверены, что, попав в детский дом, вытащили счастливый билет в жизни! «Вот, – думали мы, – как нам сказочно повезло – такая интересная и захватывающая житуха у нас, что умирать не надо!». Наши же менее удачливые домашние сверстники, по всеобщему мнению, о таком каждодневном драйве могли только мечтать!
У нас даже развилось что-то типа глупого фанфаронства, или хвастовства, говоря по-нашему. Мы любили щегольнуть при случае какой-нибудь «высокоумной» сентенцией, типа: «Не попал в детский дом – радуйся, ну, а коли попал – гордись!». Хоть все и понимали, что доля сиротская – тяжелая, но все равно испытывали некое чувство превосходства над окружающими за то, что мы эту тяжесть на себе тащим, не то, что какие-нибудь «неженки и белоручки» из благополучных семей. Тут, кажется, и гордиться-то особо нечем, но у детдомовских, как вы понимаете, собственная гордость!
Сталкиваясь с домашними детьми в тех же пионерских лагерях, мы видели, что они нам почти во всем проигрывают, касалось ли это спорта или драк. Причем драк, в особенности! Психологически домашние очень быстро надламывались, как только узнавали, что им противостоит детдомовец. Вот почему нередко один или два воспитанника интерната могли спокойно держать в страхе весь пионерский лагерь. О нас шла слава, как о малолетних отморозках и мы ее всячески культивировали.
Уступить в драке домашнему подростку считалось несмываемым позором, поэтому дрались мы всегда отчаянно, что называется, «до талого», иногда сразу против всех. В конце концов, с нами просто перестали связываться, говоря: «Да ну, нафиг, этих детдомовских, они психованные!».
Мы не питали добрых чувств к домашним ребятам и, как правило, презирали их, поскольку почти все они (за небольшим исключением), представлялись нам чересчур изнеженными говнюками, не достойными уважения. Когда я видел перед собой какого-нибудь чистенько, с иголочки одетого и чересчур упитанного ровесника, то смотрел на него, как на недоразумение, достойное лишь ироничной усмешки: «Хорошо питается, подлец!».
Кроме того, в лучших традициях советского агитпрома мы считали домашних классово чуждым нам элементом. «Ну, что это за народ – маменькины сынки?! Ни на драку с ними не пойдешь, ни на шухере не повеселишься!» – говорили детдомовцы. Избить где-то домашнего подростка или отнять у него что-то считалось совсем не западлом, а доблестью. «Ему все равно еще купят» – были уверены мы, что, конечно, не делало нам чести, но зато довольно четко указывало на плачевное состояние наших тогдашних умов.
Встречались, конечно, и среди домашних ребят те еще «сорвиголовы», да такие, что детдомовские могли нервно покурить в сторонке, но, тем не менее, их было не так много. В основном, два-три отъявленных хулигана на одну среднестатистическую школу. В интернате же таковыми были все. Ну, или почти все…
И все-таки, при всей нашей нарочитой или всамделишной брутальности, было у нас какое-то смутно сознаваемое чувство некоторой неполноценности перед домашними детьми. Быть может, где-то в глубине души, не отдавая себе в этом отчета, мы даже завидовали им. Ведь у них было то, чем мы уж точно похвастаться не могли, а именно – любящие их родители, которые заботились о своих ненаглядных чадах. И родной дом, в который всегда хотелось вернуться. То есть, как раз то, чего мы начисто были лишены!..
Справедливости ради отметим, что домашние ребята тоже не баловали нас своим хорошим расположением и относились к нам не лучше, чем мы к ним. Детдомовские были для них мрачными пришельцами из какого-то чужого, непонятного и пугающего мира, в котором нет ничего кроме воровства, грабежей, драк и насилия!
