Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли
Тан Цзэмин, проводив юношу немигающим острым взглядом, хмыкнул и посмотрел на книгу, которую тот оставил на крыльце. Вырвав пару страниц, мальчик перевернулся на спину и принялся шарить глазами по написанному. Не найдя ничего интересного, он скомкал листы и стал швырять их в двух ворон, сидящих на ветке. Спустя некоторое время уловив ароматный запах с кухни, Тан Цзэмин побежал туда. С обеда уже прошло много времени, а Лю Синь отчего-то всегда питался строго по расписанию, редко позволяя перекусы, что в последние дни злило Тан Цзэмина еще больше. Подходя к кухне, он ощутил сильный приступ голода, жалящий цепями нутро, и, едва не поперхнувшись слюной, распахнул дверь.
Лю Синь стоял посреди кухни возле длинного стола. Закатав рукава по локоть, он лепил шаобины[39] и выкладывал их в ровный ряд. Пухленькие ровные кругляши лежали на железном листе один к одному; рядом стояли мука и приправы, а также семь или восемь плошек с разными начинками, начиная от рубленых побегов молодого бамбука, дикой капусты, фасоли и риса и заканчивая фаршем, от которого до порога долетал запах свеженарезанных овощей, перемешанных с сухой кукурузой и маслом. В котелке в углу кипел загустевший тофу[40], поднимая клубы пара и наполняя кухню приятным пряным ароматом. Тонко скатанная лапша уже была отварена и покоилась в глубокой чаше на обеденном столе, посыпанная тонко нарезанным луком и поблескивая от масла. А вокруг нее в мисках лежали приправы и добавки к основному блюду. Сбоку стоял салат из дикой капусты, приправленный острым сычуаньским перцем и красным маслом с обжаренными семенами кунжута. Блюда были аккуратно разложены – даже лапша лежала, свернутая одна к одной, – и всем своим видом говорили о том, что Лю Синь хотел извиниться за ранее допущенную небрежность и приготовить как можно больше разнообразных яств.
Тан Цзэмин почувствовал, как верхняя губа задрожала, а брови поползли к переносице. Осмотрев всю кухню и остановив взгляд на Лю Сине, который потер щеку, оставляя на ней немного муки, он с прохладой спросил:
– Это что такое?
Лю Синь обернулся, расплываясь в неловкой улыбке:
– А… ты уже пришел? Еще немного, и будет готово. Можешь пока разлить чай.
Тан Цзэмин моргнул, ощущая, как цепи натягиваются сильнее, опутывая нутро и жаля ребра. Даже не попытавшись сдержаться, он громко сказал:
– Я ведь просил приготовить курицу!
Лю Синь на миг замер и, подняв взгляд, растерянно ответил:
– Знаешь ведь, что я не ем мясо.
– А я вот ем! Тебя никто не заставляет его есть!
Лю Синю стало неуютно, когда он увидел, что мальчик разозлен не на шутку. Тан Цзэмин никогда не показывал недовольства его предпочтениями в еде и сам старался не есть при Лю Сине мяса, хотя юноша просил его не ущемлять себя ему во благо, а Тан Цзэмин всегда отмахивался тем, что уже перекусил в городе. Поскольку в последние месяцы Лю Синь был завален работой и им удавалось лишь позавтракать и поужинать вместе, да и то не всегда, это не доставляло обоим особых неудобств. Лю Синь знал, что Тан Цзэмин часто ест в городе блюда, которые ему нравятся и которые сам он приготовить не может, потому и оставлял мальчику достаточно денег, чтобы тот мог вдоволь насладиться вкусной едой. В их доме редко водилось мясо, и, лишь когда они ждали гостей, Тан Цзэмин закупал все необходимое и готовил сам. Лю Синь был благодарен за это, но время от времени чувствовал себя виноватым, словно лишал его нормальной жизни, раз сам столь убог в своих вкусах. Подтверждая его давнее волнение, Тан Цзэмин в гневе выкрикнул:
– Что такого сложного в приготовлении мяса?! Я не прошу тебя убивать кого-то, оно уже мертвое!
Лю Синь подступил ближе, не зная, как успокоить разбушевавшегося мальчика. Тан Цзэмин тяжело дышал, глядя на него покрасневшими глазами, в которых плескались обида и злость.
– А’Мин, я не могу готовить такую еду…
– А что ты вообще можешь из того, что мне нравится?! Почему только я всегда отказываюсь от всего, что мне действительно хочется, ради тебя, а ты в ответ даже не можешь приготовить мне нормальной еды! Как насчет моих желаний, а?! – После этих слов Тан Цзэмина словно обуяли самые настоящие ненависть и безумие.
В два шага преодолев расстояние до стола, он опрокинул все стоящие на нем тарелки. Грохот заполнил кухню, пока Тан Цзэмин топтал и пинал всю снедь, расшвыривая ее вокруг. Несколько чаш угодили Лю Синю в ноги, и тот отступил, не в силах вымолвить ни слова от растерянности и глядя на мальчика во все глаза. Тан Цзэмин развернулся, сверкая злым взглядом.
Тяжело дыша, он продолжал обвинения, чувствуя жгучую ярость внутри:
– Ты только и делаешь, что читаешь свои тупые книжонки и строишь из себя невесть что, а сам даже не в состоянии приготовить ничего нормального! Кто вообще ест одну траву, а?! – Он опрокинул миску с мукой, которая пылью заволокла всю кухню, скрывая Лю Синя за облаком. Сам юноша так и не понял – его глаза заслезились от мучной пыли или от обвинений, которых он так страшился? Тан Цзэмин сбил железный лист. Тот шарахнул по котелку с тофу, и шаобины покатились по полу, расплескивая начинку и масло.
– Я не могу постоянно есть одни только овощи, я ведь не скотина! – выкрикнул Тан Цзэмин, страшным взглядом пронзая Лю Синя.
К тому времени мука уже осела, а перевернутый котелок с кипящим тофу больше не извергал клубы пара. Юноша стоял, опустив голову. Лю Синь был одет в нижний светло-серый халат, на подоле которого сейчас цвели красные пятна перца и масла. Кипяток уже добрался до его сапог и промочил мягкую ткань. Посмотрев на них, Тан Цзэмин скривился: даже в одежде этого человека не было ничего, что могло бы его защитить. К чему ему меч, если даже обычный кипяток может ранить его, пропитав сапоги из хоть и плотной, но все-таки ткани, а не кожи. Усмехнувшись своим мыслям, Тан Цзэмин медленно поднял глаза, видя красные прожилки, оплетающие светлый силуэт, и внезапно замер.
Юноша посреди разрушенной кухни походил на неприкаянное привидение, не осознающее своего возвращения в мир смертных. Вниз по бледной тонкой ладони Лю Синя стекала струйка крови, и, лишь взглянув на его
