Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
А потом случилась история с Хиггинсом. Преподобный мистер Мордонт поделился ею за собственным обеденным столом, слуги пересказали в кухне, а оттуда уже она распространилась по графству со скоростью лесного пожара. В базарный день Хиггинса завалили вопросами со всех сторон; донимали и Ньюика, и тот в ответ даже показал двум-трем людям записку, подписанную «Фаунтлерой».
Так что фермерским женам было о чем вдоволь поговорить за чаем и за покупками, и они обсудили эту тему в мельчайших деталях, выжав из нее все, что могли. А в воскресенье либо явились в церковь пешком, либо приехали в двуколках с мужьями, которым и самим, пожалуй, не терпелось обсудить новоиспеченного маленького лорда, который однажды станет владельцем здешних земель.
Граф вовсе не имел привычки посещать церковь, но в это первое воскресенье решил поехать – ему вдруг из прихоти захотелось показаться в огромной фамильной нише с Фаунтлероем по правую руку.
Тем утром в церковном дворе слонялось немало зевак. Другие бродили по дороге, ведущей к церкви. Группки людей собрались и у ворот, и на ступенях, и все судачили о том, явится сегодня на службу милорд или нет. В разгар оживленной болтовни одна добрая женщина вдруг воскликнула:
– Да ведь это наверняка его мать, бедняжка! А какая красавица!
Все, кто ее услышал, тут же обернулись посмотреть на стройную женщину в черном, идущую по тропе. Вуаль ее была поднята, и они увидели, что юная вдова белолица и хороша собой, а под траурной шляпкой вьются мягкие, будто у ребенка, светлые волосы.
Миссис Эррол не думала обо всех этих людях – ее мысли были лишь о Седрике и о часах, проведенных с ним, о том, как он радовался своему пони – даже приехал к ней в субботу верхом, сидя в седле очень прямо и лучась гордостью и счастьем, – но вскоре она уже не могла не замечать многочисленные взгляды и поняла, что ее приход вызвал некоторое оживление. Перед нею присела в шатком реверансе пожилая женщина, одетая в красный плащ, следом еще одна сделала то же самое и добавила: «Благослови вас Господь, миледи!» – а потом какой-то мужчина снял шляпу, когда она проходила мимо. Поначалу это ее удивило, но она быстро догадалась, что они ведут себя так, потому что она мать маленького лорда Фаунтлероя. Смущенно зардевшись, миссис Эррол улыбнулась, поклонилась в ответ и тихо поблагодарила старушку за доброе напутствие. Человеку, всю жизнь прожившему в равнодушной толкучке большого американского города, это простодушное благоговение было в новинку, и ей даже стало неловко, но ее все-таки порадовали и тронули стоящие за ним добрые чувства. Только она успела перешагнуть каменный порог церкви, как случилось главное происшествие дня: графская карета с величественными лакеями в ливреях, запряженная роскошными лошадьми, вывернула из-за угла и покатилась по дорожке вдоль зеленых живых изгородей.
– Едут! Едут! – стали перекрикиваться зеваки.
И вот экипаж остановился у ступеней, Томас сошел вниз, открыл дверцу, и на землю спрыгнул одетый в черный бархат маленький мальчик с густою копной упругих светлых кудряшек.
Все до единого мужчины, женщины и дети с любопытством уставились на него.
– Будто снова капитана вижу! – сказал один из фермеров, помнивший его отца. – Ну точь-в-точь капитан, вылитый!
Мальчик стоял в лучах солнечного света и, запрокинув голову, с бесконечно заботливым интересом наблюдал за тем, как граф с помощью Томаса спускается на землю. Как только ему показалось, что он может пригодиться, он протянул руку и подставил плечо так решительно, словно в нем было семь футов росту. Все, кто это видел, поняли: как бы ни боялись другие, своему внуку граф Доринкорт не внушает ни малейшего ужаса.
– Обопритесь на меня, – услышали они. – Как же все рады вас видеть! Они, видно, все ваши знакомые!
– Сними шляпу, Фаунтлерой, – сказал граф. – Они кланяются тебе.
– Мне? – воскликнул мальчик. Он поспешно сдернул шляпу, обнажив перед толпой белокурую голову, и с изумленным, сияющим лицом попытался поклониться всем присутствующим сразу.
– Благослови Боже вашу милость! – воскликнула та самая пожилая женщина, что заговорила с его матерью. – Многая лета!
– Благодарю вас, мэм, – ответил Фаунтлерой.
Под всеобщими взглядами они вошли в церковь и двинулись вдоль прохода к квадратной нише с занавесом и скамьей, обитой красным бархатом. Удобно устроившись на подушках, Фаунтлерой совершил два радостных открытия: во-первых, со своего места он хорошо видел маму, которая сидела на другом конце зала и улыбалась ему; во-вторых, на одной из стен он обнаружил две высеченные из камня коленопреклоненные фигуры со сложенными в молитве руками, одетые очень необычно, по-старинному. На колонне между ними стояли два каменных требника, а на каменной плите у ног была высечена надпись, из которой он сумел разобрать лишь следующие любопытные слова:
«Здесь покоится прахъ Грегори Артура, перваго графа Доринкорта, и Алисон Хильдегардъ, супруги его».
– Можно спросить? – прошептал его милость, охваченный любопытством.
– Что такое? – отозвался его дед.
– Кто эти люди?
– Твои предки, – ответил граф, – жившие несколько сотен лет назад.
– Наверное, – сказал лорд Фаунтлерой, почтительно разглядывая фигуры, – это я от них унаследовал свое правописание.
После этого он сосредоточился на молитвеннике. Когда зазвучала музыка, мальчик поднялся с места и с улыбкой посмотрел на мать. Он очень любил музыку, и они часто пели вместе; его чистый, нежный голосок, присоединившись к общему хору, вознесся под самые своды, словно пение птички. Он совсем не помнил себя от удовольствия. Граф тоже немного забылся, сидя в отгороженном занавесями углу и глядя на мальчика. Седрик держал в руках большой раскрытый псалтырь и пел во всю свою юную мочь, с наслаждением запрокинув лицо. Пока он пел, сквозь золоченое витражное стекло к ним подобрался длинный солнечный луч и осветил кудри, ниспадавшие с макушки ребенка. Глядя на него, миссис Эррол ощутила, как сердце ее затрепетало, и в нем поднялась мольба – она молила, чтобы ничто не отравило чистого и простого счастья в его юной душе, чтобы странное и неожиданное богатство, свалившееся на него, не принесло с собою зла и беды. В эти первые дни новой жизни ее нежное сердце было переполнено ласковыми и тревожными мыслями.
– Ах, Седди! – сказала она ему накануне вечером, обнимая на прощание, когда он собирался уходить. – Милый мой Седди, если б только я была очень умна и могла дать тебе множество мудрых советов! Но я могу лишь сказать: будь хорошим, милый мой, будь храбрым, будь всегда добрым и честным, и ты никогда в жизни не причинишь людям зла, зато многим поможешь, и наш огромный
