Красавчик - Леонард Юлианович Пирагис
Взобрались. Жестом велев мальчику подождать, женщина постучала в какую-то дверь. За нею глухо прозвучал знакомый, но недовольный почему-то голос:
– Кто, там?
– Я, барин, я – Марфа.
Красавчик удивился, что голос женщины теперь не таил и тени недовольства, а звучал ласково и подобострастно.
Раздались шаги за дверью, щелкнул ключ. Красавчик увидел знакомую фигуру художника, облаченного в широкую, длинную серую блузу. Брови Борского были слегка нахмурены, точно он был недоволен, что ему помешали. Увидев мальчика, художник ласково улыбнулся, и улыбка эта смыла недовольство. Глаза его засветились добрыми, хорошими огоньками.
– А, пришел, Миша? Ну, и отлично. Иди, брат. Вы, Марфа, можете идти.
Он подался вглубь комнаты, жестом приглашая Красавчика войти. Тот робко переступил порог.
Громадная комната вся была залита светом. И стены и потолок у нее состояли из окон, местами задернутых цветными шторами. На по лу у стен и на треножниках стояли картины. Одна громадная занимала чуть ли не пол комнаты. В углах и даже посреди комнаты возвышались какие-то статуи, на табуретах и мягких диванах валялись палитры, кисти, ящики с красками. В комнате царил такой беспорядок, точно ее обитатель спешно готовился к отъезду.
Красавчик не ожидал увидеть что-нибудь подобное и остановился в изумлении. Картины, глядевшие отовсюду, напоминали ему выставку на окне художественного магазина на Морской, у которой часто и подолгу стаивал Мишка, смотря на картины. Теперь ему показалось, что он попал в такой магазин, но краски и кисти навели его мысль на настоящий путь. Он сообразил вдруг, что художники и есть те люди, что пишут картины. Он уже с любопытством взглянул на Борского.
Борский наблюдал за мальчиком, не мешая ему оглядеться и прийти в себя. Сперва недоумение, а потом любопытный взгляд Красавчика открыли художнику мысли проносившиеся в маленькой голове. Он улыбнулся.
– Да, Миша, я художник и пишу разные картины – ничего не поделаешь. Тебе не приходилось разве видывать художников?
– Нет, – смущенно ответил Мишка. Он не знал, куда деть руки, и теребил ими куртку. Но тут они казались какими-то неуместными, и Красавчик поспешил засунуть их в карманы.
Правая рука натолкнулась на что-то плоское и твердое. Это был портсигар художника, о котором Мишка совершенно забыл. Он поторопился извлечь его.
– Вот, – покраснев вдруг до корней волос, промямлил он, – мы нашли… вы потеряли… вот…
Рука, протягивавшая портсигар, дрожала… Красавчик боялся глядеть на художника, опасаясь, как бы тот не заподозрил истину.
– Мой портсигар? – воскликнул художник. – А я-то думал, что потерял его невозвратно. Спасибо, Миша, спасибо. Ты совсем славный мальчик, оказывается.
Мягкая рука погладила Красавчика по щеке, потом взяла за подбородок и приподняла опущенную голову. Глаза мальчика встретились с ласковым взглядом художника. Мишка покраснел еще пуще: его смущала непривычная ласка и похвала, казавшаяся незаслуженной.
– Ты не бойся меня, Миша, – звучал мягкий хотя и густой голос, – я тебе ничего дурного не сделаю.
Мягкий ласковый голос располагал к себе. Мишка почувствовал влечение к этому лохматому смуглолицему человеку с такими проницательными и добрыми в то же время глазами. Глаза эти ободряли и ласкали. Под их взглядом исчезали смущение и неловкость, точно лед таял под лучами солнца.
– Ну, возьмемся теперь и за работу, – прервал разговор художник. – Ты не устал?
– Нет.
– Есть хочешь, может быть?
Мишка горел нетерпением узнать, в чем будет заключаться его работа. Он отрицательно покачал головой.
Тут начались странные, совершенно непонятные для Красавчика приготовления.
Художиик окинул его пристальным внимательным взглядом. Потом выдвинул на середину комнаты мягкий табурет и усадил Мишку. Отошел шага на два и снова внимательно поглядел на мальчика.
– Не… не то, – покачал головой художник и, снова подойдя к Мишке, начал бесцеремонно поправлять руками положение головы и рук мальчика, точно тот был не живым человеком, а просто куклой.
– Не шевелись и голову вот так… Руку сюда… Да не так… Правую немного выше… Экий ты! Локоть-то не нужно выставлять… Вот так… Говорю, убери локоть!
В голосе Борского звучало нетерпение и даже раздражение; Мишка перетрусил, подумав, что рассердил чем-нибудь художника. Тот же был поглощен до такой степени постановкой натуры, что не замечал испуганного вида мальчика.
– Ногу на ногу… Так… Подайся немного вперед… Да не верти же голову… Не шевелись… Так, хорошо…
Художник снова отошел на несколько шагов и, как показалось Мишке, взглянул на него так свирепо, что у бедняги душа ушла в пятки. Невольно он двинул рукой.
– Говорю, не шевелись! – прикрикнул художник, но заметил испуг в лице мальчика, и ласковая улыбка скользнула по его губам – Ты не бойся, малыш… Нужно сидеть совсем тихо, – мягко пояснил он, – это нужно мне.
Наконец приготовления были кончены. Художник подвинул мольберт и взял в руку уголь. Мишка весь поглотился вниманием.
«Как это он писать будет?» – промелькнула мысль.
– Теперь совсем, совсем не шевелись. Когда устанешь – скажи.
Захрустел уголь на холсте. Художник быстрыми взмахами наносил черные черты, поминутно бросая на Красавчика странные, проницательные взгляды…
«Это-то и значит, верно, написать меня?» – думал Красавчик, следя за работой художника.
Он сидел тихо, боясь пошевелиться, даже вздохнуть. Художник весь ушел в работу и, хотя часто посматривал на Мишку, казалось, будто не замечает его. От этого Мишкой овладело странное, жуткое чувство. Ему казалось, что он окаменел, превратился вдруг в какую-то вещь, на которую можно смотреть и в то же время не замечать.
Долго думать об этом не пришлось. Красавчик скоро почувствовал усталость: он не привык подолгу просиживать в одной позе. Прошло всего несколько минут, а ему уже показалось неудобным то положение, которое художник придал его членам…
Заныла рука в локте… Захотелось передвинуть ее немного, но Мишка боялся и геройски решил выдержать до конца.
Зачесалась спина. Сперва слегка, но через минуту зуд стал почти невыносимым. Мишка еле сидел. Рука сама тянулась назад, и трудно было удержать ее на месте.
«Сказать разве, что устал?» – подумал Мишка, взглянув на художника. Тот совершенно ушел в работу и с таким увлечение вычерчивал углем на холсте, что Мишка не рискнул слова вымолвить.
«Заругает чего доброго!»
Спина чесалась так, что не было сил терпеть. Напрасно Мишка сжимал зубы и старался забыть про зуд – он невыносимо напоминал о себе. Даже слезы навернулись на глазах у бедняги.
«Ох, Господи! Не вытерплю, не вытерплю!» – почти шептал он, между тем как художник и все в комнате закачалось и расплылось, как в тумане. «Не вытерплю, ей-богу!» Мишка страдальчески сжал веки. Две крупные слезы выкатились из глаз.
– Что с тобой?
Удивленный и даже испуганный голос художника заставил Мишку вздрогнуть. Он открыл глаза. На лице художника было участие и недоумение.
– Ты устал? Отдохни тогда.
– Спина! – чуть не с плачем вырвалось
