Пустая комната №10 - Серафина Нова Гласс
– Только не это! Я его выронила. Боже мой! Случилось что-то ужасное, Касс, – говорю я и чувствую, как вот-вот разревусь, хотя только что обещала держать себя в руках. – Я была в квартире Каллума и, видимо, выронила телефон, когда выбиралась из окна. Я… Я…
– Все будет хорошо, Анна. Что случилось? Почему ты вылезла через окно? – спрашивает она материнским и уверенным тоном, застающим меня врасплох.
Я вдруг превращаюсь в испуганного ребенка, неспособного произнести связное предложение, потому что на меня наваливается все и сразу, до боли в груди, и я не могу восстановить дыхание. Рассказываю ей о картинах, и она потрясена меньше, чем заслуживает эта история, а потом садится напротив и накрывает мою ладонь своей. Я удивленно поднимаю голову.
– Ты получишь обратно свой телефон, и у меня есть кое-что, объясняющее то, что ты видела. Я написала, что хочу тебе это показать. Ты готова посмотреть? – мягко спрашивает она.
– Что это?
– Это… Генри. – Она поворачивает телефон экраном ко мне. – Я отправила это себе, когда только нашла, еще при жизни Генри… И могу объяснить, почему я это сделала и почему до сих пор молчала. Но сначала посмотри.
На экране появляется прекрасное лицо Генри. На экране мобильного Касс, ну надо же. Я ничего не понимаю, но смотрю. Она нажимает на воспроизведение, и Генри начинает говорить. Голос в точности такой же, как в нашем последнем разговоре – полон отчаяния и страха. Из моих глаз брызжут слезы, и я хватаюсь за сердце. Рука невольно тянется к Генри, но, конечно, его здесь нет.
– О господи, – шепчу я, слушая его слова.
«Я пытался написать тебе, но это показалось слишком отстраненным, поэтому решил сказать тебе лично, и надеюсь, так и будет, но у меня такое чувство, что со мной что-то может случиться. Если это произойдет, ты должна узнать обо всем».
Из динамика телефона льется голос Генри, и от этих звуков у меня ноет сердце. Я тыкаю дрожащими пальцами по экрану, останавливая видео.
То самое пропавшее видео, о котором спрашивали копы.
– Откуда оно у тебя? – спрашиваю я, заливаясь слезами.
– Я все объясню. Только сначала посмотри целиком, – просит она, и я подчиняюсь.
Перевожу дыхание и снова запускаю видео.
«Я сожалею о том, что сделал. Если ты это видишь, то наверняка догадалась, что у меня был роман с Лили. Я влюбился в нее, и говорить такое своей жене – хуже некуда. А сказать, что все эти годы мы с тобой были лучшими друзьями, но двигались в разные стороны, это просто отговорка, и я не хочу тебя принижать. Я это сделал и действительно люблю ее, прости, Анна. Но я люблю и тебя. Ты мой лучший друг, и я не жду прощения. Я все разрушил. Но решил покончить с этим, рассказать тебе и умолять меня понять. Насколько я тебя знаю, ты наверняка скажешь, что я должен остаться здесь и заботиться о ней, а сама уедешь на Ибицу», – говорит он с легкой ухмылкой.
Я плачу навзрыд, и Касс обнимает меня за плечи. Я смотрю дальше.
«Но ты должна понять, что Каллум узнал об измене до того, как все закончилось, и всеми возможными способами отравлял мне жизнь. Он получал удовольствие от мести, и я делал все, о чем он просил. Не из страха, что он расскажет тебе, потому что я и сам собирался сделать это, но он заставил меня чувствовать себя виноватым из-за того, в каком напряжении пребывала Лили, и от этого ей стало намного хуже. Так что это я виноват в ее смерти, это я ее убил», – говорит он.
Генри уже плачет, и ему приходится на минуту остановиться, прижать пальцы к глазам и отдышаться. Затем он продолжает:
«Каллум уговорил меня отдать ему оксикодон. У меня остался небольшой запас после операции на колене, и Каллум, наверное, увидел его в ванной. Он сказал, что они не могут позволить себе обезболивающие, потому что Лили нужно шестьдесят миллиграммов фентанила каждые четыре часа, а это около пятидесяти долларов за таблетку. Лили круглосуточно нуждалась в лекарстве, и это самое малое, что я могу сделать, сказал Каллум. Я не знал, что ему нужен препарат, который не приведет к нему. Клянусь богом, мне не пришло это в голову», – плачет он, а Касс отворачивается и упирается лбом в ладони.
Генри внимательно смотрит в камеру.
«Каллум дал жене смертельную дозу. Он хотел избавиться от бремени. Медицинские счета отнимали все деньги, а мертвой она стоила гораздо больше. Он получил бы деньги по страховке. Когда она внезапно умерла, я понял, что произошло. Обо всем догадался и высказал это Каллуму, а он заявил, чтобы я не вмешивался, потому что у меня был с ней роман и, если по моей милости проведут токсикологическую экспертизу, на пузырьке с оксикодоном написано мое имя. А так никакой экспертизы не будет, ведь Лили долго болела. Мне стыдно, что я позволил себя запугать, но теперь я иду в полицию. Сегодня же. Я сказал ему об этом. И пусть меня заподозрят. Я знаю, что никогда не совершил бы с ней такого».
Он начинает рыдать. У меня разрывается сердце, и я не уверена, что смогу досмотреть.
«Прямо сейчас я иду в полицию и расскажу обо всем. Я люблю тебя и надеюсь, что это еще кое-что для тебя значит. Мне очень, очень жаль. Анна. Прости».
Экран чернеет, и я рыдаю так безудержно, что не могу даже говорить. Мне приходится перебраться на диван, зажать голову между коленями и просто выплеснуть все наружу, и в итоге я начинаю захлебываться от слез, а дыхание перехватывает от икоты.
Касс просто сидит за столом и ждет, когда я успокоюсь, зная, что это невозможно – потеря слишком тяжела, и я не могу вернуть Генри и простить за то, что его не было дома в тот день или он вовремя не ответил на звонок. Я так сожалею обо всем, что не могу дышать.
Касс все-таки подходит ко мне, потому что я не перестаю рыдать. Она обнимает меня, и я, хотя и ненавижу ее за то, что она скрывала видео, падаю в объятья Касс и рыдаю у нее на груди, пока силы совсем не покидают меня. Она гладит меня по волосам, и проходит целая вечность, пока наконец мы обе не затихаем и не успокаиваемся.
– Перешли мне его, – прошу я, и она выглядит смущенной.
Поколебавшись, Касс стучит по экрану и отправляет мне видео.
– Оно мое. Оно
