Голова, полная призраков - Тремблей Пол Дж.

Я поднялась и медленно отступила от стола. Первые мгновения я опасалась, что от моих резких движений взрывная волна, потрясшая нашу кухню, продолжится и обрушит в зев подвала стол и стулья вместе с нами. Головы мамы и папы лежали на столе, они выглядели как заснувшие за партами школьники. Я попробовала потыкать маму в плечо. Ее рука соскользнула под стол. Я отпрыгнула и врезалась в кухонную столешницу и стопку тарелок на сушилке. Никакой реакции, никакого движения. Я заорала изо всех сил и начала расхаживать по комнате.

Марджори запрокинула голову назад, лицом к потолку. Хвост сзади растрепался, и волосы опадали, как полузакрытый занавес. Изо рта пузырями вытекала красная слюна, стекавшая вниз по ее длинной белой шее. Глаза сестры были полуприкрыты. Я встала на цыпочки рядом с ней и заглянула ей в лицо.

Я трижды позвала ее по имени. О табличках я уже и не думала. Я спросила, что нам нужно делать дальше. В ее потемневших глазах отражался свет, горевший под потолком. Кожа приобрела глинистый оттенок.

Я спросила сестру, сколько времени нужно, чтобы действие порошка закончилось. Спросила, через сколько времени они проснутся.

Я сказала сестре, что это была плохая идея, что ей не надо было есть соус вместе с ними. Я сказала ей, что она очень нужна мне, что боюсь, что не смогу одна пойти в полицию, так как я просто не знаю, где она находится.

Я вложила пустую стеклянную банку в руки Марджори, пытаясь заставить сестру ухватиться пальцами за нее. Но банка не слушалась и все выпадала из ладоней. Наконец, я оставила попытки и забрала банку.

Я присела на свой стул и стала ждать. Никто не дышал. Я поднялась. Прикрыв глаза руками, я сказала маме и папе, что я прошу прощения за злой розыгрыш и что во всем виновата Марджори. Я начала плакать.

Я спустилась в подвал. Меня охватывал ужас, но мне нужно было посмотреть, есть ли там хоть что-то из того, о чем говорила Марджори. Я сбежала по лестнице с двумя большими ручными фонариками, лучи которых плясали и отскакивали от каменных стен.

Никакого святилища с полотнищами, картинками и алтарем не было. Там не было ничего из перечисленного. Только у задней стенки подвала, рядом с полками кладовки стояло огромное оловянное распятье, которое непродолжительное время висело в комнате Марджори. Голова Христа была накрыта грязной тряпкой. Потускневшая фигурка была вымазана в грязи.

Я села на пол подвала, ожидая появления из-под земли растущих существ Марджори, чтобы те заключили меня в свои зеленые щупальца, утащили под дом и разорвали на кусочки, не оставив от меня ни следа.

Все после подвала покрыто туманом забвения.

Глава 26

– Я помню, что потом я поднялась на второй этаж и открыла двери во все спальни на случай, если кто-то захочет пойти наверх. Я оставила открытой и свою дверь, чтобы они нашли меня. С собой в спальне у меня была книжка Скарри и опустошенная банка с ядом. По прошествии трех дней тетя Эрин обнаружила меня… нас. Я так и оставалась у себя в комнате.

Рэйчел роняет:

– Мерри… – Она протягивает руку, желая остановить меня. Но я еще не окончила свой рассказ. Осталось совсем чуть-чуть.

– Но, по всей видимости, последние детали я излагаю неверно. Раньше я делала вид, будто бы не читала материалы дела. Это не так, я их читала. Я знаю, что психиатр Марджори, приехав на запланированную встречу, обнаружил запертый дом и припаркованные рядом машины. Он позвонил в полицию, когда никто не подошел ни к двери, ни к телефону. Я знаю, что полиция выломала дверь и нашла меня на кухне, с моей семьей. Я знаю, что я была под кухонным столом, посреди смрада пролежавших в течение трех дней трупов. Я знаю, что сидела у ног матери, прислонившись к ним и держа во рту большой палец ее руки.

Я наконец-то замолкаю. Такое чувство, что последние несколько дней я только и делала, что говорила. Я жадно и глубоко вдыхаю. Я не плачу, но меня всю колотит. Руки дергаются на коленях, как выброшенные на сушу рыбы. Я зябну и протягиваю руку за пиджаком.

– Мне кажется, или здесь как-то холодно стало?

Рэйчел поднимается и сдвигает свой стул ко мне, чтобы положить руку мне на плечо. Я сижу в ее объятиях. От нее веет теплом и уютом. Я закрываю глаза. Мы сидим так до того момента, пока Рэйчел не отпускает меня. Салфеткой со стола она протирает себе глаза.

Я замечаю:

– Воспоминание о том, как тетушка Эрин заходит ко мне в спальню, спасает меня и относит к себе в машину, несколько поблекло, но оно все еще со мной. Только оно получило другое направление и примешалось к более приятным воспоминаниям о годах, проведенных с моей замечательной тетей. Может быть это не совсем воспоминание. Теперь я вижу то, что в столь ужасающих деталях описывается в материалах дела, почти ощущаю физически.

Рэйчел проговаривает:

– Я не знаю, что сказать, Мерри.

– Никому прежде я не рассказывала это. Ни полиции, ни психологам, ни тете. Ты первая. Думаю, разразится чудовищный скандал, когда ты расскажешь об этом в книге. Но, мне кажется, я готова к этому. В любом случае, я готова жить с правдой.

Рэйчел записывает что-то в блокнот и глубоко вздыхает.

– М-да, Мерри. Ты разбила мое сердце. Я… Я просто не знаю, что теперь делать.

– В смысле?

Рэйчел накидывает пальто и замечает:

– Какой здесь колотун, не находишь? – Она дважды открывает и закрывает блокнот. – В чем заключается правда, Мерри? Пойми меня правильно, прошу тебя. Я ни в коем случае не хочу никого обвинять или приуменьшать значимость того ужаса, который ты пережила и с которым живешь до сих пор. Просто я не уверена в том, что именно произошло, даже с учетом того, что я знала, считала истиной, выяснила в рамках моего расследования, прочитала или услышала от тебя.

Я отвечаю:

– Бывают дни, когда кажется, что все это произошло с кем-то другим. Это правда. Я уже давно не та маленькая мисс Мерри. Бывают дни, когда мне хочется, чтобы все произошедшее было засмотренным до дыр фильмом ужасов, в котором демон внутри Марджори по мановению руки кладет яд под кровать и в котором именно этот демон обманом вынуждает безвинное дитя отравить семью. Бывают дни, когда мне хочется верить, что папа раздобыл цианистый калий лишь из отчаянного желания отчистить грязь с уродливого оловянного креста в подвале. Бывают дни, когда я хочу верить, что Марджори была права и искренне верила в предложенный ею план, который она мне втюхала, но не рассчитала с порцией яда. Если бы получилось, все были бы сейчас живы.

Но большую часть времени я не знаю, что мне думать и во что верить. В чем я уверена на сто процентов – Марджори и, может быть, мой отец были очень серьезно больны, наша семья ощущала на себе чрезмерное давление и нагрузку, мы все подверглись манипуляции, мы все вели себя нерационально, может быть даже намеренно. Наконец, что в восемь лет меня обработали и обманом заставили отравить сестру и родителей.

Мы сидим в тишине. Хихикающая молодая парочка под грохот открывающейся двери врывается в кофейню. Сердито звенит дверной колокольчик. Молодые люди с громкими возгласами брр-холодно направляются к стойке. Им навстречу выходит бариста, усиленно растирающий ладони в попытке согреться. Он замечает, что я засмотрелась на него, и подмигивает мне.

– Отопление отключили. Только я тут ни при чем.

Рэйчел начинает забрасывать меня вопросами по поводу материалов дела и нестыковок между моим рассказом и собранными доказательствами, в частности, по поводу стеклянной банки. Она замечает, что по большей части отпечатки пальцев на банке были смазанными и неидентифицируемыми, единственные более-менее четкие отпечатки принадлежали моему отцу.

– Да, я читала про отпечатки, но я не могу дать комментарий относительно банки. Я рассказала тебе все, что я знаю и помню. Все последующее будет уже моими измышлениями и никудышными попытками поиграть в детектива. Я поделилась всем, чем могла. Что будет дальше – зависит от тебя. Ты хотела услышать мою историю. Теперь она у тебя есть. Я доверяю свою историю тебе. – Я медленно поднимаюсь. – Прости, я не хочу, чтобы мои слова прозвучали высокопарно. Я действительно имею в виду то, что говорю. Я вверяю тебе свою историю. Я рада тому, что именно ты напишешь ее, Рэйчел.