Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров
— Показывай, — добавил уже тише.
Кран повёл между могил. Остановился у свежих, три креста, на одном — фотография тренера. Рядом — двое постарше. Надписи: мать и отец. Все похоронены в один день.
— Евгений Сергеевич… Его повесили. Ну, по официальной версии — сам. Но кто в такое поверит? — Кран выдохнул. — Родителей Фёдора тоже не стало в тот день. А ещё… — он махнул в сторону, — там, чуть дальше — Матвей. Его тоже похоронили.
— Всё, кто знал «Школьника», да? — тихо уточнил Муха.
— Да. Слишком много смертей для одного дня. И слишком тихо всё это замяли.
Муха стоял молча, смотрел на землю, как будто пытаясь услышать ответы оттуда.
— А Катя? — вдруг спросил он. — Та самая, с которой «Школьник» крутился.
— Пропала, — сказал Кран. — Просто исчезла. Ни тела, ни звонка. Говорят, уехали вместе. Но... — он замолчал.
— Но что?
— Черный джип тогда в городе крутанулся. С хабаровскими номерами. Тоже исчез. Я людей к посту отправил — никто ничего не помнит. Как сквозь землю провалились.
Позже, в машине, уже по дороге обратно, Муха крутил в голове услышанное.
— С чего это ему бежать? — пробормотал он. — Кто ему угрожал? Тимир?
— Возможно, — отозвался Григорий. — История мутная. Знаю только одно. Фёдора на «смотрины» к Тимиру привёз Матвей. Сначала устроили бой с нашим бойцом. Тот грязно сработал — локтем в нос. «Школьник» его убил. Двумя ударами. Насмерть.
Муха молчал, только скривился.
— Вот на этом и зацепили его. У Тимира хватка. Сказал — либо на ринг, либо тюрьма. Ну, ты понял.
Вечером, в кабинете Костыля, воздух был густой от дыма и нервов.
Муха стоял, докладывал.
— Следы ведут в Хабаровск. Бой тот — закрытый. Филиал якобы элитного клуба. Юридические услуги, ни о каких боях слыхом не слыхивали. Я туда зашёл — пустые глаза, чистые галстуки. Сказали: нет доступа к спискам гостей. Закрытая информация.
— Как ты туда вышел? — перебил Костыль.
— Через старые каналы. Один из их водил светился раньше по схожей теме. Потянул за нитку — вот и всплыло.
Костыль встал, прошёлся по кабинету. Потом резко развернулся:
— Кто такой сука шустрый завёлся, что провернул такую движуху — и не оставил следа?! Моих людей кладут — и спросить не с кого?! — выкрикнул он.
Муха отшатнулся, автоматически встал из кресла. Голова опущена. Тишина.
Костыль успокоился. Прошёлся снова.
— Продолжай искать «Школьника». Фотки раздай всем. Пусть и Центральный округ в курсе. Назначь награду. Деньги — хороший мотиватор.
— Всё сделаю, Босс, — тихо ответил Муха и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Глава 13
Харбин
Сначала был только свет — резкий, обжигающий, как сварка. Фёдор зажмурился и сдавленно застонал. Казалось, что череп его сдавили тисками, и кто-то медленно, мучительно закручивал винты. Он поднёс ладони к вискам, нащупал пульсирующую боль и осторожно приоткрыл один глаз. Затем второй.
Всё вокруг было странным. Стены из глины, влажная земля под руками. Над головой — решётка из толстого бамбука, перевязанная в углах грубой верёвкой. Солнце било прямо в лицо, и сквозь ячейки решётки он увидел небо. Голубое, ясное, совсем не якутское.
— Что за… — прошептал он, и попытался встать.
Яма была мелкой, но всё равно мешала распрямиться — решётка упиралась в макушку. Он толкнул её обеими руками. Без толку. Придавлена. Основательно. Как крышка гроба. Побег исключён.
— Люди! Есть кто-нибудь?! — выкрикнул Фёдор, голос с хрипотцой рванулся в небо. — Эй! Людииии!
Ответом была тишина. Затем — шаги. Кто-то подошёл. Сквозь решётку Фёдор видел только силуэт — солнце било сзади, превращая лицо незнакомца в темную маску. Тот что-то сказал, длинную фразу — не по-русски. Потом медленно занёс ногу и, чуть наклонившись, попытался ботинком придавить Фёдору пальцы, торчавшие между прутьями.
Фёдор резко дёрнул руки вниз.
— Гнида… — прошипел он, и, сжав кулаки, прокричал: — Старшего позови, урод!
Человек исчез. Свет опять ударил в глаза.
Полчаса одиночества. Головная боль утихала, но в голове бушевал шквал. Где он? Почему тепло, если в Якутии сейчас должна быть зима? Как его вообще сюда притащили?
Шорох наверху. И тень — теперь стоящая неподвижно. А потом голос, знакомый до мурашек:
— Очнулся, Федя? Голова, небось, раскалывается?
Фёдор замер. Только голос. Но этого было достаточно.
— Кириллыч… — выдохнул он, узнав повара из Хабаровска.
— Прости, пришлось вколоть тебе лошадиную дозу. Не хотелось, чтобы ты очнулся по пути. Сейчас ты в Китае, под Харбином. Добро пожаловать.
Фёдор оторопел. Китай? Харбин?
— Вы совсем рехнулись? — сипло сказал он, борясь с волной дурноты. — Это что, шутка такая? Я в яме как зверь! Вы с ума сошли?
— Ты и есть зверь, Федя, — спокойно сказал Кириллыч. — Только сам этого ещё не понял. Ты опасен. В ярости — ты как снаряд без взрывателя. Ты неуправляем. А теперь ты будешь драться… под моим контролем.
— А если я откажусь?
— Тогда ты умрёшь. Или нет… — Кириллыч сделал паузу. — Тогда умрут твои близкие. Например, твоя Катя.
Фёдор рванулся к решётке, сжал бамбук руками, будто мог выдрать его из земли.
— Только попробуй, мразь! Я тебя собственными руками...
— Вот и подтверждение, — усмехнулся Кириллыч. — Слишком горяч. Подумай. Завтра продолжим разговор. Только без фокусов. Где ты пытался хитрить — я преподавал.
Он исчез, как тень, а яма снова озарилась солнцем.
Фёдор медленно опустился на колени. Его трясло. Мысли путались, будто в голове бушевала буря. Китай. Как он тут оказался? Паспорта нет, границу никогда не пересекал. Всё — за бабки. Деньги и власть — вот что творит чудеса. Он вспомнил родителей. Катю. Их лица вспыхивали перед глазами — как будто кто-то раз за разом подбрасывал фотографии в костёр его сознания.
Время шло. Солнце клонилось к горизонту, становилось холодно. Земля под телом отдавала сыростью, воздух наполнялся вечерней прохладой.
Он начал отжиматься. Надо было согреться. Хоть как-то. Сил хватило ненадолго. Потом присел в угол, прижавшись спиной к земляной стенке. Он закрыл глаза, пытаясь удержать хоть какую-то мысль, хоть какую-то надежду…
Гром. Как удар по небесному барабану. И почти сразу — дождь. Сначала слабый, потом ливень. Вода струилась сверху, просачивалась сквозь землю, скапливалась под ногами.
Фёдор понял — яму топит.
— Люди! Эй! Кириллыч! Помогите, мать вашу! — он кричал до хрипоты. Никто не пришёл.
Вода поднялась до колен. Потом — до пояса. Он метался по тесному пространству, бил кулаками в решётку. Та не шелохнулась.
— Сволочи… — выдохнул он. Дыхание стало рваным, губы синими. Вода уже доходила до груди. Фёдор
