Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс
Извините, мистер Холмс.
Я не раз пыталась остановить Плезант-Вэлли, не допустить ее превращения в то, чем она пытается стать, в то, что пытается сделать из нее консорциум Терра-Нова в качестве расплаты за то, что мы сделали с Основателями, но я, как и вы, всего лишь рассерженный учитель истории, верно?
Причем учитель с собственными тараканами и собственной историей.
Но если вы хотите знать, почему затейливое оборудование на Острове сокровищ теперь запирают после каждой ночи, то я вам скажу: возможная причина этого состоит в том, что уже в течение некоторого времени кое-кто сбрасывает остатки, как вы понимаете, в воду.
Озеро Индиан – место таинственное.
Тут постоянно происходят странные вещи.
Но мои усилия предотвратить новую застройку Терра-Новы были потрачены впустую.
На сей раз дома тут еще более роскошные и величественные, там теперь есть еще и площадка для посадки вертолетов, а этим летом несколько Новых Основателей (так я их называю) даже прибыли сюда, чтобы перерезать несколько ленточек, символически расчистить площадку, после чего они разделись и поплавали в озере, привязав к себе портфели из пенистого материала, словно собирались поработать.
Вот это идиотизм.
Но я была там с другими горожанами, и вся пресса пыталась протиснуться мимо нас, чтобы сделать еще более потрясающий снимок.
Я хочу сказать, что эти Новые Основатели устроили спектакль в виде большого заплыва, но на самом деле это было нечто совсем другое: кучка магнатов, помочившись в озеро, пометила то, на что они заявляли права, чтобы весь мир знал: это теперь принадлежит им, а мы таким образом поняли, что мальчики вернулись в город и теперь уже никуда отсюда не уйдут.
А все потому, что Дикон Сэмюэлс пропал как-то летом, увидев с заднего сиденья своего «Порше» идиллическую картинку нашего горного городка с площадкой для гольфа. Его обуяло то же чувство, что в свое время Христофора Колумба, – он словно совершил географическое открытие. Открытие чего-то такого, что могло целиком принадлежать ему.
Если бы я знала, я бы сама нашла эту чертову золотую кирку и взяла бы ее на хайвей, чтобы раздолбать асфальт, и ему пришлось бы выбирать другой маршрут.
Да, если бы да кабы.
Но в «Последних девушках» есть путешествие во времени, верно? И этот слэшер «Счастливого дня смерти», который я не поняла с первого раза? И «Задержание»? «Абсолютный убийца»?
Я молилась Крейвену и Карпентеру, просила их прислать мне одного из своих диких ангелов, чтобы те исправили мою жизнь. Теперь я знаю, насколько неразборчивыми могут быть эти призраки мести. Теперь я знаю, что «справедливость» для них понятие более широкое, что оно вполне может включать любого, кто попал в пределы их досягаемости или оказался между ними и их добычей.
Прости меня, Пруфрок.
Я раз за разом повторяю эти слова Шароне и на кладбище, но я даже не уверена, слышите ли вы их, мистер Холмс, или вы просто постукиваете резинкой своего карандаша по новой пачке экзаменационных вопросов в ожидании, когда я отойду от вашего стола, когда я, бога ради, закрою рот и перестану говорить о резне там, резне здесь. Мои слова спотыкаются друг о друга, глаза у меня горят, пальцы сжаты в кулаки, потому что все так важно, так важно.
Правда, сэр?
Я думаю, мне просто хотелось, чтобы кто-то меня выслушал.
Вот я и сказала, что хотела.
Ты довольна, Шарона?
По крайней мере, в своей голове я честна. Но стоит мне только открыть рот, как все становится сложнее.
– Два, – снова говорит Эди, словно все еще гордится своим знанием.
– Два, – говорю я, подтверждая, что ей есть чем гордиться.
И неважно, что мы считаем тела.
Я возвращаюсь к своему самонаказанию содержимым папки.
После фото Рекса Аллена и Фрэнси тут есть фотографии крупным планом обычно с приложенной линейкой, чтобы были ясны размеры. Номерной знак и идентификационный номер «Бронко», один бог знает зачем, может быть, для того, чтобы улики не вызывали ни малейшего сомнения, чтобы соответствовали каким-нибудь документам, я этого не знаю. Пряжка ремня безопасности Аллена все еще в защелке. Отвислая челюсть Фрэнси и кожа лица, на которой и висит челюсть. Полицейская рация. Счетчик пробега, рядом с ним все та же линейка. Пятна масла или черной краски на снегу и… обледенелый белый след… босой ноги?
Я извлекаю эту фотографию из папки, проверяю, не смотрит ли Эди в мою сторону, вглядываюсь в снимок.
Мороз далеко не лютый, но все же кто ходит босиком в октябре на высоте восемь тысяч футов?
Рядом с этим отпечатком тоже лежит линейка. Длина стопы около десяти дюймов.
Мне это почти ничего не говорит.
Я начинаю засовывать эту фотографию на ее место, но вдруг чувствую, что не могу с ней расстаться.
– В жопу! – говорю я и вытаскиваю верхний ящик из стола Баннера.
В нем лежит деревянная линейка – она лежит там, вероятно, со времен Дона Чэмберса. Но дюймы всегда остаются дюймами.
Я вытаскиваю ногу из тюрьмы ее туфли на высоких каблуках, опускаю линейку на сиденье и ставлю ногу рядом с ней.
Чуть-чуть не хватает до десяти дюймов. А большинство моих туфель имеет размер 8,5 дюйма.
Означает ли это, что на фотографии отпечаток женской стопы?
– Чьей? – говорю я, возвращаясь в начало отчета.
– Чьей, – повторяет Эди, маленькая совка, не отрываясь от своего занятия.
Я смотрю мимо нее в окно.
Огонь представляет собой длинного оранжевого червя, ползущего по вершинам деревьев.
Это может стать нашим концом, верно? Неплохо пожили, но времени прошло многовато – земле пора встряхнуться, освободиться от нас. Глен Хендерсон и Тобиас Голдинг никогда не должны были заявляться сюда в поисках руды, плотину никогда не следовало строить. Никогда не следовало позволять речке Индиан затапливать долину.
Мой отец никогда не должен был смотреть над костром на мою мать, а потом брать ее за руку и уводить в один из домиков в Кровавом Лагере, чтобы зачать там сердитую маленькую девочку, которая уже к семнадцати годам успела израсходовать столько подводки для глаз, сколько другие
