Эпоха крови и пурпурных слез - Эдди Кан

– Защита интересов, – взяв на вооружение слова Сонга, сказанные в машине, Мирэ использовала их против него.

– Разумно, – согласился Джин.

– Вот именно.

– Значит, разумные мы с тобой в равной степени, как и ненормальные, – наклонившись к ней, подчеркнул Сонг.

Отвернувшись от него, Мирэ запрокинула голову и едва удержалась, чтобы не зарычать.

– Бесишь… – вполголоса пробубнила она, понимая, что оказалась в безвыходном положении: ее коробила мысль впустить Джина в свой дом, но при этом вгоняло в панику понимание, что он в любой момент может развернуться и уйти.

– Вот же проклятье… Ну хватит вам уже! – взмолился Сон-Хо, подталкивая их по пути в коридоре. – Неужели нельзя нормально общаться?

Шурша пакетом, Пак, как надзиратель, шел позади, контролируя ситуацию на случай, если кто-то решит пойти на попятную. Не желая признаваться себе, Мирэ хотела убежать куда-нибудь далеко и спрятаться. Отсидеться в глухой тишине со знанием, что она в абсолютной безопасности, где поблизости нет ни монстров, ни обязательств, ни госпожи Чин и ею подкупленных лиц.

Тем временем Мирэ, Сон-Хо и Джин подошли к ее квартире. Пак набрал пароль безопасности и открыл дверь. Подтолкнув Мирэ внутрь, он пропустил Джина и запер замок.

Как под гипнозом, Мирэ прошла в коридор и зашлепала босыми ногами в ванную комнату, не утруждая себя включить свет. Легко щелкнул выключатель позади, и заворчал Сон-Хо. Прежде чем скрыться в ванной, Мирэ выглянула в коридор и обнаружила, что лампа моргает. Это была меньшая странность, которая успела произойти за бесконечный день.

Скрывшись в ванной комнате, Вон встала в душевую кабину и на ощупь включила воду. Ледяной дождь полился на нее сверху, и когда одежда вымокла до последней нитки, Мирэ поняла, что все еще была в рабочем костюме. Она опустила глаза в пол, видя, как темная из-за грязи и чужой крови вода закручивается и уходит в сливное отверстие. К горлу подступили рыдания. Напряжение начало сходить, адреналин отпустил, и ноги предсказуемо подогнулись. Мирэ села на дно душевой кабины и закрыла руками лицо, пряча от запотевшего отражения свои слезы.

Так плохо ей не было уже давно. Задыхаясь от клокочущего страха, Мирэ прижала ладонь к губам, до боли жмуря глаза. Плечи задрожали. В последний раз она плакала на похоронах бабушки. В тот же день родилась фобия перед глубиной.

Когда тело пробил озноб, в голове Мирэ все встало на свои места, слезы смыло душем. Сколько так просидела, она не знала, но побыстрее отправила в мусорный контейнер некогда любимый костюм и настроила комфортную температуру воды.

Мирэ долго терла кожу мочалкой, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения, что она все еще испачкана в чужой крови. Воздух стал тяжелым из-за пара, все зеркальные поверхности запотели. Когда кожу начало щипать, а вода показалась горячей, Мирэ закрутила краны и вышла из душевой кабинки.

Вон давно уяснила, что самобичеванием никакую ситуацию не спасти, поэтому, позволив себе минутную слабость, взяла себя в руки. У нее были планы, и она не собиралась от них отступать. Чтобы добиться повышения, нужно обойти госпожу Чин, подставных лиц, вернуть бумаги по делу Ханьюла и вытерпеть общество Джина. Все это пустяки, а Чосын Саджа… хотелось верить, что жнец – галлюцинация. Но ссадина на щеке говорила об обратном. Сжав губы, Мирэ отвернулась от своего отражения. Если Саджа – очередное препятствие на ее пути, нужно сделать то же самое, что и с прочими трудностями – перешагнуть через него. Возможно, это получится сделать, но не сегодня. Сегодня Мирэ хотелось спрятаться с головой под одеяло и проплакать до рассвета.

Выйдя из ванной комнаты, Вон тут же почувствовала пряный запах рамена. Сон-Хо выскочил из-за угла и поднес пышущую паром тарелку с лапшой к ее лицу, улыбаясь, как счастливый ребенок. Мирэ никогда не говорила с ним о его бурных эмоциях и радостях по мелочам, но подозревала, что он так ярко и искренне ликовал от еды, мелких подарков или походов на мероприятия, потому что был лишен этого в детстве. Его радость была такой заряжающей и всепоглощающей, что Вон никогда не могла ей противиться. Но только не в этот раз. От вида еды желудок стянулся в тугой узел, в памяти появился образ раскуроченной грудины репортера и крови. Мирэ с трудом поборола приступ тошноты.

– Твое настроение сразу станет лучше, босс! – Сон-Хо потянул палочками лапшу и привстал на носочки.

Вежливо отказавшись, Мирэ взяла ассистента за воротник и увела его в сторону, медленно шагая, чтобы он ненароком не расплескал содержимое своей тарелки.

– Мое настроение поднимется, если ты объяснишь нашему «хранителю», как пользоваться техникой и электроникой. Не хочу, чтобы мой дом спалили, пока я сплю.

– Ты утрируешь! Что тут объяснять… – запихнув в рот лапшу, возмутился Сон-Хо.

– Объяснять все – от того, как работать с нейросетью, вплоть до того, как крутятся вентили в ванной комнате… – перегнула Мирэ, надеясь, что Сон-Хо понял ее настрой. Он закатил глаза, но решительно кивнул, набивая рот новой порцией лапши.

Оставив парня наедине с раменом, Мирэ направилась в свою комнату, минуя гостиную, где располагался выход на террасу, откуда открывалась панорама города. Мельком бросив взгляд в сторону, Вон увидела там Джина, стоящего у самых перил. Опустив руки на поручни, Сонг разглядывал город внизу, подставляя лицо и полы одежды холодному ветру. На Мирэ накатили жуткие воспоминания сегодняшнего дня, отчего по телу пошли мурашки. Обхватив себя за плечи, она еще пару секунд смотрела на Джина, понимая, что он и правда не вписывается в современный пейзаж – в шумный мегаполис, море огней, комнату, обставленную по последнему слову дизайна и техники. Он был здесь словно чужой. Хотя таким он и был.

Должно быть, Джин почувствовал на себе чужой взгляд. Он обернулся, но Мирэ шагнула за квадратную колонну и скрылась в коридоре. Быстрым шагом добравшись до своей комнаты, она заперла дверь на замок, а после, задумчиво потоптавшись на месте, подперла ее стулом.

Глава 4

Подмалевок

Прохладная ткань легко скользила сквозь пальцы, заставляя улыбаться. Это был отличный материал для новой работы. В голове уже расцветали догадки, как красиво тушь будет расползаться по волокнам ткани, передавая изящные линии и формы.

– Вам не следует браться за эту работу, – приятный мужской голос вызвал у художницы более широкую улыбку, чем шелковая ткань.

– Почему же? – Кивнув лавочнице, она подняла рулон шелковой материи и вложила его в руки молодого господина, что заставило его