Калашников - Альберто Васкес-Фигероа
Это были «амфибийные люди», привыкшие плыть или продвигать свои плоты сквозь тростниковые заросли болот, вонзая длинные жерди в ил. Поэтому они казались сильными и жилистыми, с широкими легкими и мощными руками. Однако это не мешало их ногам подкашиваться, как только им приходилось пройти бодрым шагом хотя бы шесть километров.
– Эти трое и за десять лет не догнали бы хромого слона… – прокомментировал в какой-то момент следопыт. – Если мы будем двигаться в таком темпе, добрый старик Кони успеет умереть от старости.
– Ты по-прежнему чертов черномазый критикан… – проворчал его напарник по множеству охот. – Я бы посмотрел, как ты поплывешь среди «людоедов». Готов поспорить, когда придет время, мы сможем рассчитывать на них.
– Если это время вообще настанет! – последовал насмешливый ответ. – Манеро прав: если за тридцать лет никто не смог убить Кони, то с чего вдруг мы это сделаем?
– Потому что еще никому не предлагали за это столько денег.
– Хороший ответ, да, черт возьми! Определенно лучший.
Они продолжали идти молча, пока самый молодой из динка не рухнул, словно мешок. Когда подбежали, чтобы помочь, увидели, что икроножные мышцы на его левой ноге свело судорогой так сильно, что они больше напоминали вырезанные из дерева, чем из плоти.
Тем не менее он не издал ни звука, лишь стиснул зубы и протянул руку, давая понять, чтобы ему помогли подняться. Его попросили сохранять спокойствие, пока товарищи массировали ему ногу, пытаясь облегчить болезненный спазм. Заодно все перекусили, несмотря на то, что эти необычные обитатели Судда никогда не ели в строго определенные часы.
Одной из их самых поразительных особенностей было то, что они могли съесть буквально всё, что ходит, летает, плавает или просто сидит неподвижно.
В качестве оружия для защиты они использовали длинное копье и острый мачете, но чаще всего носили с собой тонкую, гибкую и очень прочную палку, заканчивающуюся твердой остроконечной стрелой. Они так ловко ею владели, что ни один ящер, лягушка, птица или рыба, оказавшиеся в пределах досягаемости, не могли ускользнуть – их мгновенно оглушали или пронзали с поразительной меткостью. Затем продолжали путь, забавляясь тем, что свежевали добычу, потрошили и пожирали ее сырой, словно это был высший деликатес.
Особой страстью динка были яйца крокодилов. Завидев лагуну, в которой могли водиться эти опасные рептилии, они тут же начинали искать маленькие ямки у берега, где самки откладывали яйца. Зная, что мать всегда находится поблизости, двое динка отвлекали ее копьями, провоцируя атаки и ловко уворачиваясь, пока третий тем временем разграблял кладку.
После этого они удалялись, весело напевая и смеясь, продолжая насмехаться над отчаявшейся матерью, будто это была не просто охота, а настоящая месть.
В Судде «людоеды» были их злейшими врагами. Те нападали особенно ночью, выпрыгивая даже на плоты, чтобы похищать детей. Поэтому уничтожение сразу нескольких десятков их детенышей доставляло динка особое удовольствие – чувство, которое трудно понять тем, кто не принадлежит к их народу.
С первыми сумерками динка исчезали, каждый в своем направлении, словно растворяясь в воздухе. Однако с рассветом они вновь появлялись, выходя из ниоткуда.
Их слух был сравним разве что со слухом «ушастых». Стоило им замереть и сделать знак соблюдать тишину, они могли определить, какие именно животные находятся в радиусе почти километра.
– Я бывал в Судде, и знаю, что в этих зарослях тростника, в густом тумане, видеть что-либо невозможно… – заметил в какой-то момент Гуник. – Поэтому эти дикари способны уловить малейший звук. Они спят, прижав ухо к полу плота, и даже через воду определяют, что именно приближается – крокодил или просто большая рыба. Меня это поражает!
Если даже человек, выросший в далеком, пустынном, первобытном и почти неприступном Верхнем Котто, поражался навыкам динка, то это говорило о том, что они поистине являлись живым пережитком древних времен.
Они уставали от долгой ходьбы, но именно они безошибочно указали на юго-запад и произнесли на своем странном языке:
– Люди!
– Сколько? – спросил Нсок.
Динка тихо переговаривались, потратив пару минут на подсчеты, затем самый старший молча поднял четыре пальца.
– Оружие? – сразу же спросил Гуник. При виде уверенного кивка Роман Баланегра не удержался от вопроса:
– Как, черт возьми, они это поняли?
– Различают металлический звук мачете и глухой звон ружейного ствола, когда он обо что-то ударяется. Я же говорил вам – они невероятны.
– Вот уж точно! – признал охотник. – Лучше бы я взял их в проводники вместо этого осла, который не отличает ослиный пердеж от лягушачьего кваканья.
– Ах ты ублюдок! Что будем делать?
Охотник не успел ответить – его пять спутников исчезли в зарослях с такой быстротой, что он даже не осознал, что остался один с проводником.
– Вот же черти! – пробормотал он. – Они словно призраки.
– Думаешь, сбежали?
– Боюсь, что сейчас убьют этих четверых, а нам-то нужно, чтобы они сказали, где прячется эта чертова крыса.
– Подождем?
– Если только ты не хочешь ждать стоя…
Они сели, держа оружие наготове, прислушиваясь к каждому шороху. Прошло немало времени, прежде чем из зарослей появились динка, подгоняя перед собой двух связанных пленных – бойцов Армии сопротивления Господа.
– Где еще двое? – спросил Роман Баланегра.
– Оказали «сопротивление»… – усмехнулся Манеро, проведя пальцем по горлу. – Я подумал, что вам будет полезно допросить этих.
– Отлично придумано, да! – Охотник обернулся к одному из пленников, сержанту, и без лишних слов спросил:
– Где Кони?
– Кони – второй сын Божий, брат Иисуса Христа, а значит, он везде и нигде.
– Ну, здесь я его что-то не вижу… – насмешливо ответил охотник. – А искать его везде у нас нет времени, так что советую говорить, иначе твое горло окажется таким же перерезанным, как у твоих товарищей.
– В таком случае небеса откроют мне свои врата.
– Для справки: небеса не имеют врат, ведь когда их строили, такой штуки еще не изобрели. Но к делу: перед тем как туда попасть, я могу устроить тебе долгую экскурсию в ад…
Он повернулся ко второму пленнику, угрюмому конголезцу, у которого не хватало уха, чтобы спросить:
– И ты тоже из тех, кто верит, что попадёт в рай?
– Ради этого я и сражаюсь.
– И
