Тропа воскрешения - Майкл Коннелли

— Юрист Сигел, — сказал он. — Что он делает здесь, в Бойл-Хайтс?

— Он здесь родился, — ответил я. — Был моим парнем с Вестсайда. В тридцатые и сороковые в Бойл-Хайтс было больше евреев, чем латиноамериканцев. Знали об этом? Вместо Ист-Лос-Анджелеса район называли Нижним Ист-Сайдом. А нынешняя авеню Сесара Чавеса тогда была Бруклин-авеню.

— Знаешь нашу историю, — заметил Босх.

— Это Юрист Сигел её знал. И передал мне. Сто пятьдесят лет назад это кладбище находилось в Чавес-Равине. Потом всех выкопали и перевезли сюда.

— А теперь Чавес-Равина уже и не Чавес-Равина, — сказал Босх. — Там бейсбольный стадион.

— В этом городе ничего не остаётся прежним надолго.

— Тут ты прав.

Мы несколько мгновений стояли в почтительном молчании. Затем Босх спросил:

— Как он держался в конце? Ну, с деменцией.

— До конца, — сказал я. — Он прошёл путь от осознания болезни и страха до полного исчезновения себя.

— Он тебя узнавал?

— Он думал, что я мой отец. У нас была одна фамилия, и я видел, что он принимает меня за него — за партнёра по юридической фирме, с которым проработал тридцать лет. Он рассказывал истории, которые я поначалу принимал за чистую правду, а потом понимал, что это сцены из кино. Например, про взятки, засунутые в коробки из‑под рубашек из прачечной.

— Этого не было?

— Смотрел «Славных парней»?

— Пропустил, — сказал Босх.

— Хороший фильм.

Мы снова замолчали. Мне хотелось, чтобы Босх вернулся к машине, и я мог побыть с Сигелом наедине. Я вспомнил, как видел Юриста в последний раз: я тайком пронёс ему в хоспис сэндвич с солониной из «Кантерс». Но он не помнил ни самого места, ни сэндвича, да и сил, чтобы его съесть, уже не было. Две недели спустя его не стало.

— Знаешь, «Кантерс» тоже, когда‑то был здесь, — сказал я. — Деликатесная. Всё как сто лет назад. Потом они перебрались на Фэрфакс. Дело «Шелли против Кремера» многое изменило.

— «Шелли против Кремера»? — переспросил Босх.

— Дело, решённое Верховным судом семьдесят пять лет назад. Оно отменило расовые и этнические ограничения на продажу недвижимости. После этого евреи, чёрные, китайцы — все могли покупать жильё где угодно. Конечно, всё равно требовалось мужество. В том же году Нэт Кинг Коул купил дом в Хэнкок-парке, и фанатики сожгли крест на его лужайке.

Босх только кивнул. Я продолжил, словно с трибуны:

— В те годы суд толкал нас вперёд — к «Великому обществу» и всему такому. А теперь, кажется, его тянет развернуть нас назад.

После ещё минуты молчания Босх указал на мемориальную доску:

— Поговорка о том, что всё хорошее, когда‑нибудь кончается… Я видел её на запертой двери «Китайских друзей», когда в последний раз пытался там поесть.

Я подошёл, положил ладонь на стену, закрыв имя Юриста, и задержал руку на мгновение. Склонил голову.

— Они правы, — сказал я.

Мы не обсуждали угрозу Карлоса Лопеса, пока не вернулись в «Линкольн».

— Как ты думаешь, что он имел в виду, когда грозил, что всё «исправится» по‑своему, если ты не справишься? — спросил Босх.

— Понятия не имею, — ответил я. — Этот парень — бандит, пропитанный мачо‑понятиями. Может, и сам не знает, что именно имел в виду.

— Ты не считаешь это настоящей угрозой?

— Не особенно. Это не первый раз, когда кто‑то решил, что сможет заставить меня лучше работать в суде угрозами. И, боюсь, не последний. Поехали отсюда, Гарри. Отвези меня домой.

— Ладно.

Часть третья. Побочные эффекты

Глава 14.

Босх чувствовал, как изотоп движется в нём — холодной волной по венам, через плечо, грудь, словно вода, прорвавшая плотину. Он пытался сосредоточиться на открытом перед ним деле. Эдвард Колдуэлл, пятьдесят семь лет, осуждён за убийство делового партнёра четыре года назад, только что исчерпал апелляции и просил "Адвоката на Линкольне" сотворить чудо.

Босх успел дочитать только половину дела, собранного вместе с документами из архива суда. Колдуэлла судили, и присяжные поверили доказательствам против него, несмотря на его отрицания. Теперь Босху предстояло решить, стоит ли дело времени и усилий "Адвоката на Линкольне".

Он углубился в дело Колдуэлла ещё до того, как Микки его об этом попросил — только на основании письма, которое осуждённый убийца отправил Холлеру. Большинство ходатайств о юридической помощи, приходящих Микки, изобиловали повторяющимися заявлениями о невиновности и обвинениями в злоупотреблениях со стороны прокуратуры, а также жалобами на пропущенные или проигнорированные доказательства. Письмо Колдуэлла содержало всё это, но кроме того — казалось искреннюю просьбу: найти настоящего убийцу и помешать ему убить ещё кого‑нибудь.

Босх почти не встречал такого в других письмах, и это нашло отклик в нём. За более чем сорок лет в расследовании убийств им отчасти двигало то же: если он поймает убийцу, то, возможно, спасёт ещё одну жертву и ещё одну семью.

Дело вёл Департамент полиции Лос-Анджелеса. Ведущим детективом был опытный следователь по имени Густо Гарсия, которого Босх знал и уважал. Он был одним из тех старожилов отдела убийств, кто работал там ещё до прихода Босха и оставался, когда тот оттуда ушёл. Увидев имя Гарсии в графе «Автор» первого краткого обзора дела, Босх чуть было не остановился.

Он не верил, что Гарсия мог так провалиться, чтобы отправить невиновного человека в тюрьму за убийство, которого тот не совершал. Но дело было единственным, что он взял с собой на процедуру, и у него, вероятно, оставалось полчаса, а то и больше, пока его не отпустят из палаты. Поэтому он продолжил читать.

Гарсия вёл аккуратный, подробный хронологический отчёт о ходе расследования, и такое чтение было удовольствием для человека с опытом Босха. Страница за страницей он не видел ни одной зияющей дыры. Ни одна зацепка не была брошена, ни один шаг не пропущен, ни одно интервью не оставлено неописанным.

В первом письме Колдуэлла к Микки тот утверждал, что его подставили — чтобы он взял на себя вину за убийство Спиро Аподаки, владельца ресторана на Силвер-Лейк, в который Колдуэлл вложил деньги. Согласно отчётам и доказательствам, которые уже оказались у Босха, между партнёрами произошла ссора из‑за того, как Аподаки распоряжался вложенными средствами,