Ситцев капкан - Алексей Небоходов

– Нет, не готова, – сказала Елена. – Есть шанс исправить?

– Минимальный, – ответила она. – Но я работаю над этим. Кстати, сегодня назначен внеплановый аудит по филиалу, где была утечка. Могу попытаться замять, если поймаете ту, кто слил документы.

– Я поняла, – сказала Елена.

На этом разговор был окончен.

Последней в списке была Ирина, экономка. Она была памятью семьи – человеком, который знал все тайны этого дома с допотопных времён. Сейчас её роль стала особенно важна: Елена понимала, что если и остался в доме хоть кто то, кто способен поддерживать иллюзию порядка, то это только она.

Ирина заваривала чай на кухне: её движения были плавными, как у балерины на пенсии. Она не спрашивала, как прошла ночь, не смотрела в глаза, просто подала чашку с лимоном и добавила ложку мёда – не спрашивая, надо ли.

– Ирина, – тихо сказала Елена, когда они остались одни, – вы ведь видели, как всё начиналось?

– Всё начинается не с одного дня, – ответила Ирина. – Это у всех так: все верят, что смогут сдержать, пока не накроет.

– А если накрывает? – спросила Елена.

– Тогда держаться за тех, кто остался, – сказала Ирина.

Была в этой фразе такая простая сила, что Елена впервые за сутки почувствовала, как по щекам начинают катиться слёзы. Она не стала их вытирать: просто взяла чашку двумя руками и поднесла к губам. Вкус чая был горьким, но лучше этой горечи не придумать.

– Как думаете, что будет с Лизой? – спросила она после долгой паузы.

– Будет так, как вы решите, – сказала Ирина. – Лизе сейчас нужна не семья, а хотя бы кто-то один, кто не сдастся при первом скандале.

Елена кивнула. Потом долго смотрела на семейный портрет, висевший над буфетом: на нём они все были моложе лет на двадцать, а вместо усталости в глазах – уверенность, что любые раны затянутся сами собой.

– Как мы пришли к этому? – почти шёпотом спросила она у Ирины, но вопрос был обращён скорее к пустоте.

Тишину разрезал резкий звонок мобильного. Елена вздрогнула, словно очнувшись от транса, и с неестественной медлительностью потянулась к телефону, сжав его в руке как последнюю соломинку.

– Да?

С другого конца линии прозвучал спокойный мужской голос, чужой и почти гипнотический:

– Это Орлов, – сказал он. – Мне нужно с вами встретиться. Желательно – немедленно.

– Что случилось? – спросила она.

– У меня есть информация по Григорию Иванову. Поверьте, она многое объясняет. Не откладывайте – это может спасти вас всех.

Елена не сразу поняла, что ответить. Она посмотрела на Ирину, на застывший над чайником пар, на полутёмные коридоры и на портрет, где все были ещё живы.

– Я готова, – сказала она.

– Через час буду у вас, – ответил Орлов.

Линия оборвалась.

Елена стояла с трубкой в руке и думала о том, что иногда спасение приходит не через любовь, не через покаяние, а через отчаянную, немыслимую чужую волю. И если судьба этого дома теперь зависит от чужих секретов, то, возможно, у них ещё остался последний шанс остаться семьёй.

Она опустила трубку, сделала глоток чая и, не оглядываясь, ушла в свой кабинет, чтобы дождаться встречи, которая должна была или всё разрушить окончательно, или – впервые за много лет – дать шанс начать с нуля.

Кабинет Петровых был построен для тишины, но сегодня воздух вибрировал от шума и пыли, словно в эту старую библиотеку вломилась не женщина, а голодная змея, обмотанная шёлком. Маргарита влетела в комнату, не заботясь о том, как хлопает дверь, как отскакивает от стены ковёр, как содрогаются стёкла в книжном шкафу. Она держала в руках пухлый портфель и, едва дойдя до письменного стола, швырнула его со всей силы: тот вывалился на пол, и из него с глухим стуком высыпались листы – цветные документы, бланки с подписями и печатями, стопки компромата, ксерокопии лицевых счетов, в которых уже никто не смог бы разобрать, кому и сколько было обещано.

Она прошлась по ковру с такой злостью, что каблуки оставили на ворсе две кривые борозды. Потом схватила с подоконника старую фарфоровую вазу – ту, что когда-то стояла в гостиной у прабабушки и всегда казалась Маргарите жутким анахронизмом, реликвией, к которой не уместно прикасаться без белых перчаток. Теперь же она подняла вазу над головой и со звоном разбила её о стену, так что осколки, как вспышки, прокатились по всему кабинету, а за ними – облако пыли, почти как фейерверк в чёрно белом фильме.

Она остановилась посреди комнаты, упёрлась ладонями в стол и вдруг осознала, что волосы у неё растрепались, часть выбилась из заколки, и локон липко прилип к щеке. Она откинула его на плечо нервным рывком, вытерла слёзы – одной рукой, а другой тут же потянулась к мобильному. На экране – длинный список контактов: одни записаны по фамилии, другие – по имени и должности, третьи – шифрами: «Л.Д.», «Паромщик», «Турка».

Она набрала первый номер: короткие гудки, потом – пауза, затем автоответчик с дежурным голосом.

– Это Маргарита, – сказала она в трубку, – я требую, чтобы вы мне перезвонили. Немедленно. Вы знаете, что на кону.

Завершила вызов, не дослушав, потом набрала второй. Там не ответили вовсе. Третий был сброшен на первом же гудке. Она швырнула телефон на стол, но тут же подняла, снова набрала – и так ещё шесть раз, пока не услышала в трубке тот самый звук, который с детства ненавидела: пустой, глухой, безразличный.

– Десять лет работы… – прохрипела она, но голос сорвался, и дальше пошёл только шёпот. – Десять лет разрушены этим ничтожеством. Десять лет…

Она наклонилась над столом, сжала руками края, будто хотела раздавить древнюю древесину, и вдруг заметила: на пол упало несколько листов из пачки, на листах стояли подписи – те самые, которые она в подростковом возрасте училась имитировать, чтобы когда-нибудь взять под контроль всё семейное предприятие. Теперь эти подписи казались ей смешными, бесполезными, как автографы на карточках в супермаркете.

Маргарита пнула рассыпанные бумаги, так что один лист улетел под кресло, другой – в камин, третий просто согнулся, и на нём остался след от её лакированной туфли. Всё вокруг было в мелком беспорядке: полка с книгами перекосилась, у окна валялись сухие листья от давно мёртвого фикуса, на столе расползлась синяя чернильная клякса, которую она когда-то ненавидела за неопрятность.

Она взялась за