Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш
Однако жестокий убийца предстал перед ним безоружным – Томас Хокли, по-детски приоткрыв рот и прижав к себе засаленную подушку, мирно спал на узком топчане и больше походил на одного из юных воспитанников Сент-Леонардса, чем на отъявленного злодея, лишившего жизни нескольких человек.
В ногах у него дремала пушистая кошка редкого серебристого окраса. Парочка спящих котят той же экзотической масти прижались к животу матери, почти затерявшись в густой шерсти.
– …Чтоб пуститься в долгий путь, нужно крепко нам уснуть. Завтра рано нам вставать, счастья за морем искать… – прошептала Оливия, поднимая валяющиеся у топчана подвальные ключи.
Глава двадцать первая, в которой ранним пятничным утром Филиппа Адамсона ожидал весьма приятный сюрприз, чего нельзя сказать о Томасе Хокли и Хильдегарде Данбар, а мисс Эппл ещё до завтрака успевает поверить в десяток невозможных вещей
Раннее утро было самым любимым временем Хильдегарды Данбар. После пробуждения детей её дни, вечера, а порой даже ночи принадлежали Сент-Леонардсу, и свои обязанности она исполняла не ропща и не позволяя себе поблажек.
Должность старшей гувернантки детского приюта, в которой она состояла без малого восемь лет, подразумевала ежедневный, ежечасный труд, но осознание того, что труд этот не напрасен, наполняло её гордостью за собственную стойкость. Мало кто в её положении смирился бы с такой участью, но что толку сетовать на судьбу, ведь пока мы жалуемся на жизнь, минуты складываются в часы, дни и недели, и неумолимое время движется исключительно вперёд.
Та юная девушка, которую с детства готовили к роли верной супруги и хозяйки дома, полного слуг, осталась в далёком прошлом, и сейчас Хильда Данбар не ощущала в себе даже отдалённого сходства с этой наивной и беспомощной особой. Лишившись не только иллюзий, но и семьи, и дома, в котором выросла, она позволяла себе лишь маленькую слабость. Выпить первую чашку чая в одиночестве, в блаженной тишине, наблюдая, как наступающее утро выметает из углов ошмётки ночи – роскошь, ради которой можно без сожалений пожертвовать лишним часом сна.
В такие минуты она давала волю воображению и представляла, что сидит и пьёт чай на собственной кухне, в собственном доме, где-нибудь в пригороде, на тихой улочке с изгородями, вскипающими по весне розовой пеной шиповника и азалий, и вот-вот в дверях появится рассеянный, как всегда по утрам, супруг, небрежно клюнет её в щеку, усядется напротив и развернёт свежую газету, и она придвинет к нему маслёнку и розетку с домашним джемом – такая простая, такая ясная жизнь, которой живут миллионы женщин, и такая недосягаемая.
Что ж, чай выпит, на часах – без четверти шесть, и мисс Данбар, сполоснув чашку, отправилась в умывальную. Предстоял ещё один ритуал, неукоснительно соблюдаемый ею каждое утро. «Дамский вестник» настойчиво рекомендовал избегать перерывов, в противном случае особый массаж лица по секретной японской технологии не привёл бы к желаемому результату.
Пока мисс Данбар перекладывала в мисочку замороженное в виде кубиков молоко и неторопливо шествовала в умывальную, Оливия, повиснув на шее брата, с трудом усмиряла рвущиеся из груди рыдания.
– Лучше держись от меня подальше, Олив, – попросил Филипп, отстраняя сестру. – В моём номере, знаешь ли, не было ванны, зато блох хватало с избытком. Ты же не хочешь месяц натираться керосином с головы до пяток? Меню, признаться, тоже не грешило разнообразием, и я готов убить за ростбиф и миску горячего супа.
Томаса Хокли, закованного в наручники, провели мимо близнецов, но они даже не посмотрели на него, поглощённые встречей, которой могло и не случиться.
– Ты знал, Филипп? Всё это время ты знал, кто это сделал?
– Нет, Олив, откуда? Меня так шарахнули по голове, что я очнулся уже в этом чёртовом подвале. Со мной никто не говорил, записки с приказами мне просовывали под дверь, а еду и бумагу для писем оставляли в подвальном тамбуре. Если бы я знал, кто за этим стоит, то непременно нашёл бы возможность сообщить тебе. Как ты, ради всего святого, меня нашла?
– Позже расскажу, – пообещала Оливия. – Стой здесь, мне нужно ненадолго вернуться в дом.
Когда она ушла, Филипп с наслаждением расправил плечи, вдохнул полной грудью. После подвальной затхлости влажный утренний воздух с привкусом угольной гари показался ему благоуханным, а звонкий птичий хор райской музыкой для ушей. Прикрыв рукой глаза, слезящиеся от света, он устремил взгляд на жемчужно-серый купол над головой – розовой лентой на востоке брезжил рассвет, и она всё ширилась, меняя небесный ландшафт, рассеивая обрывки ночных лохматых туч.
Между тем инспектор Тревишем был весьма далёк от эстетических переживаний. Он стоял к близнецам спиной и пристально смотрел на сержанта Добсона, всем своим видом показывая, что считает его оправдания за несвоевременное прибытие ничтожными и пустыми.
– Ладно, Добсон, с этим мы разберёмся позже. А сейчас скажите, кого из констеблей вы отправили в Сент-Леонардс?
– Пока что, сэр, никого. У констеблей через полчаса пересменка, а согласно декрету номер шестьсот восемьдесят пять…
Левое веко Тревишема явственно дрогнуло, и Добсон впервые подумал, что, может статься, зря он ввязался в это дело. Да, ему гарантировали, проблем у него не возникнет, однако ведь и Тревишем, хоть и выскочка, возомнивший о себе невесть что, но далеко не дурак.
Подтверждая мысли сержанта, Тревишем тихо и очень убедительно произнёс:
– Вы за это поплатитесь, Добсон. И мне плевать, кто у вас в Ярде – родственник или покровитель, и в каком он чине. Не знаю пока, во что вы впутались, но если из-за ваших козней кто-нибудь пострадает… Мистер Адамсон, вы почему ещё не в машине? – гаркнул он, обернувшись. – И где опять носит вашу сестру?
– Я здесь, сэр! – запыхавшаяся Оливия, прижимая к боку пыльную корзину для пикника, выбралась из зарослей.
Вид у неё был ошарашенный и даже слегка диковатый, но инспектор списал это на потрясение от встречи с братом.
***
Единственным человеком, который сумел завоевать безграничное доверие Бекки Дарлоу, являлась мисс Эппл, и ради неё Бекки была готова на всё. Поэтому когда под дверью комнаты Мышек незадолго до рассвета прошелестела записка, и девочка прочла её, то она даже не вспомнила о предостережениях Оливии, а принялась поспешно натягивать платье и чулки.
– Куда ты, Бекки? Опять с малышнёй возиться? Чем вы там вообще занимаетесь? Ты уж прости, конечно, но пахнет от тебя… Вы что, жгли костёр? – Луиза, старшая из Мышек, принюхалась и скривилась в брезгливой гримаске.
Возня прервала и чуткий сон сестры Бекки, и та приподнялась на локте, откинув длинные волосы
