Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
– Боже, Пичугин, как ты такое придумал? Да у тебя куриные мозги! Как же я раньше не замечал? – простонал князь.
Помощник еще отодвинулся, но упрямо продолжил:
– Сэкономленные средства позволили приобрести для Николая Петровича пролетку… в личное, так сказать, пользование.
– Ах ты, зараза! Меня утопить вздумал? – закричал, не скрываясь, князь, и запустил в помощника хрустальной пепельницей.
Пичугин, осведомленный, видимо, об особенностях предводительского гнева, споро соскользнул за кресло.
Тихон тут же потерял интерес к происходящему и покинул кабинет. Подробности растраты городского бюджета его интересовали мало, тем более что на вопросы, где выручка с рождественского базара и почему убили скрипача, они не отвечали.
Бессонов догнал его на пороге и мрачно спросил:
– Никак в толк не возьму, для чего ж сейф взрывать, коли он пуст?
Тихон взглянул на часы.
– Полагаю, для внесения сумятицы и шока. Мы без малого полчаса вокруг него крутились, пытаясь угадать, что произошло. А если б просто пустой сейф увидели, сразу же деньги бросились бы искать.
– Разумно, – согласился городовой. – Но странно. Будто нам спектакль показывают.
Тихон кивнул согласно. Похоже, им достались преступники довольно наглые и склонные к театральным эффектам.
– Вероятно, мы опоздали, но на кухню заглянуть все ж стоит, – сообщил он городовому.
Они поспешили на кухню, находящуюся в дальней части дворца, прихватив с собой зареванную горничную Машу.
На кухне шла подготовка к предстоящему празднеству. В дыму и чаду суетилось не меньше десятка мужчин и женщин. Занятые своими делами, повара даже не заметили вторжения полицейских.
– Есть они? – без особой надежды Тихон спросил горничную Машу. Та неуверенно покачала головой.
– А прежде ты их видала?
Маша посмотрела на него и нахмурилась, соображая:
– А прежде никто с кухни наверх не приходил. Не положено ведь. А тут я ради праздничка… помогла.
Маша снова приготовилась пустить слезу. Тихон сплюнул, рассерженный бестолковостью горничной. Быстрыми шагами пересек кухню. Так и есть! В задней ее части нашелся выход во внутренний двор. Тихон распахнул дверь. Никого и ничего. Хоть пару монет бы на прощанье оставили! Тихон сердито хлопнул дверью и сделал шаг назад, нечаянно врезавшись в толстую кухарку.
– И-и-и! – взвизгнула та и, не раздумывая, огрела Тихона куском свинины, который держала в руках.
Кухня замерла. Все повернулись на звук. Тихон отодвинулся от кухарки на безопасное расстояние, отер поросячьи следы и постарался как можно солиднее представиться. Помогло мало. Кухонные люди смотрели на него недоброжелательно. Особенно неприятен был огромный мужик с тесаком в руке, за спину которого спряталась толстуха. Он скользил взглядом по Тихону вверх-вниз, словно примериваясь, куда рубануть. Выручил, как обычно, Бессонов. Он спокойно встал между Тихоном и мужиком и спросил деловито:
– Мясником здесь? Какие ножи имеешь? Показывай!
Мужик перевел пустой взгляд на городового, моргнул… и молча подчинился, начав выкладывать на стол все свои ножи и топоры.
Тихон выдохнул и подошел глянуть. Все ножи были прямыми, ни единого, который мог бы оставить нужный след. Они разочарованно переглянулись с Бессоновым:
– Убирай! – скомандовал городовой.
Тихон оглядел кухню. Первое напряжение ушло, люди смотрели уже с любопытством. Самое большое любопытство читалось на лице толстой кухарки, уже довольно кокетливо выглядывающей из-за мясника. Тихон обратился прямо к ней:
– Вы на кухне ведь все друг друга знаете?
– А как же! – охотно ответила толстушка, откладывая в сторону злополучную свинину. Поддерживая ее, закивали и остальные.
– Был ли кто новенький сегодня?
– Да были! – недовольно, но кокетливо сморщила носик толстушка. – Нагнали к балу всяких. Только суету и шум навели, а что сготовили-то – непонятно!
– И где они, эти «всякие»?
– Да кто их знает? Бегали-бегали да схлынули.
– Описать сможете? Как выглядят, сколько лет?
Толстушка растерялась.
– Да обычные… Только тощие для кухонных-то! И молчат! Скажешь что-то, а они не реагируют, будто не слышат. Может, правда глухие? – ужаснулась своему открытию женщина.
«С горничной-то они неплохо разговаривали, вполне убедительно», – подумал Тихон.
– Может, есть кому что добавить?
Кухонные переглянулись и лишь плечами пожали.
«Вот уж точно, – подумал Тихон. – Хочешь сделать незаметно – делай у всех на виду. Свидетелей полный дом, сказать никто ничего не может».
– Может, необычное что сегодня было? – без особой надежды задал он последний вопрос.
– Так барчуки подрались! – раздался голос откуда-то снизу, и из-под стола высунулась вихрастая голова мальчишки. Толстуха ахнула, и попыталась ребенка загородить широкой юбкой. Но пацан вылез целиком и заявил:
– Сам видел, дрались, как уличные! А мать говорила, что воспитанные!
– Не слушайте! – зашептала кухарка, чуть не плача. – Я его сейчас домой! Праздник просился посмотреть, я и позволила тут быть! Дите ведь… ему хочется.
Тихон покачал головой. В честь праздничка сегодня все дружно правила нарушают. Эта вот ребенка притащила! Но послушать мальчишку было интересно. Самый лучший свидетель – тот, которого здесь быть не должно!
Все! Все, что Петька рассказывал, было неправдой! Все произошло совсем не так!
Когда Алеша вернулся в детскую гостиную и сказал, что с елки пропал золотой полумесяц, Петька сначала не поверил. Алеша очень вежливо (даже Елена Сергеевна не смогла бы его укорить!) предложил Петьке разыскивать чудесный нож вместе, но тот вдруг раскричался, что это Алеша ножик украл. А потом заревел и бросился с кулаками.
Серьезно подраться им, конечно, не дали. Алеша только и успел разок щелкнуть Петьку по уху, а тот и вовсе до него не дотянулся. Оно и понятно, Алеша на год старше и на полголовы выше, но ситуация вышла обидная.
Вскорости позвали Петькиного отца, и тот с недовольным лицом задавал неприятные вопросы, будто и вправду подозревает Алешу в воровстве. Петька уже не кричал, он сидел в кресле и ныл противнее, чем скрипучий оркестр. Алеша держался изо всех сил, заставляя себя вытягиваться в струну. Так учила Елена Сергеевна: «Чем труднее разговор, тем прямей твоя спина». Затем пришли господа в полицейской форме, и силы в один момент кончились. Спина сгорбилась, и одну предательскую слезу Алеша все-таки не удержал. Но полицейские не ругались, напротив. Они отвели его в другую комнату, дали чаю с сахаром и разговаривали ласково. Только Елену Сергеевну к нему не пустили, попросили обождать за дверью.
Молодой полицейский с взъерошенной копной спросил:
– Расскажи, что видел.
Алеша и рассказал, сглатывая слезы. Только про изначальный свой замысел умолчал, постыдился.
– Что ж за нож такой необычный? – заинтересовался взъерошенный.
Алеша пересказал, как говорил ему о ноже Петька, жалея больше всего, что так увидеть его и не получилось.
Полицейские переглянулись.
