Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Ёршик поморщился, и Алексей даже посочувствовал ему. Было заметно, что «этот» не из тех, кто делится.

– Хорошо, – кивнул Алексей. – Расскажешь интересное, заработаешь рубль.

Ёршик тут же оживился и зачастил:

– Тебе, барин, с когда рассказывать? С утра кого видел или же с похорон?

Алексей удивился:

– Ты что же, с утра можешь?

Ёршик закивал:

– А то! Могу, конечно! Я глазастый! Всё, что видел, упомню.

– Давай про тех, кого видел перед взрывом.

– Тебя видел.

– Гениально! Кого ещё?

– Деда видел. Он в карете гербовой сидел. В той, в которой вдова Малиновского приехала. Потом, как громыхнуло, выскочил, заметался. Ты ещё приглядывать за ним велел. А карета потом долго стояла, до самого вечера. Полиция, как приехала, улицу перекрыла, никого не отпускала.

Алексей кивнул. Это он и сам помнил. Иван долго ждал свою хозяйку, только она к нему так и не вышла.

– А из церкви видел, кто тогда выходил?

– Из церкви не видал. Я у входа был. Вечером в церковь мало идут, а у ворот – самый базар. Как раз приторговывают, что за день раздобыли. Все наши там и были.

Алексей снова кивнул. По вечерам цветы и угощения, собранные с кладбища, продаются заново. А где торговля, там и кошельки, за которыми плохо смотрят. Неудивительно, что для мальчишек это самое рабочее время. Меж тем Ёршик, старательно морща лоб, продолжал вспоминать:

– Как громыхнуло, у ворот все попадали, товар весь пороняли. Я булочки держал, так тоже уронил. А барыня испужалась, побежала да потоптала мне их. Ей-то что, а мне убыток.

Ёршик расстроенно шмыгнул.

– Что за барыня?

– Та, важная, которую на похоронах все ждали. А тут без важности, как девчонка, из ворот выскочила, юбки подхватила, в пролётку прыгнула, ловко так, и кричит кучеру: «Гони!» Потом снова бахнуло, так что я и не углядел, куда она уехала. За ней толстяк бежал, так вроде тоже с ней уехал. Пыль такая от взрыва поднялась, еле прочихался. Потом ещё неделю в носу свербело.

Алексей замер.

– Ты барыню в лицо видел? Узнать сможешь?

– Не, не видал, под вуалью она была.

– Как же тогда знаешь, что это та «важная»?

Ёршик задумался и, не найдя достойного аргумента, произнёс:

– Вот те крест!

И размашисто перекрестился. Алексей представление оценил, но всё же решил уточнить:

– Точно? Не врёшь?

Ёршик покосился:

– Ну ты, барин, забавный. На кой мне врать-то? Ты же рупь не дашь, коли споймаешь, что брешу.

И то верно. Алексей стремительно соображал. Он своими глазами видел, как Вельская уехала с кладбища сразу после похорон. Но что заставило её вернуться? Странно получается. Сначала все ушли, но спустя несколько часов и Глафира Степановна, и Вельская, и Варя, и даже господин Туманов вновь оказались на кладбище. Варя утверждает, что вышла через заднюю калитку. Глафиру Степановну нашли под камнями, а Вельская успела уехать.

Алексей прикрыл глаза и постарался вспомнить женщину в чёрном, которую он видел выходящей из церкви. Она прошла примерно полпути до ворот в тот момент, когда громыхнуло. Потом побежала и успела уехать до того, как прозвучал второй взрыв. Вторую женщину в таком же чёрном платье он своими глазами видел под завалом. Выходит, несколькими минутами раньше и Вельская, и Глафира Степановна были в церкви. Что они там делали вместе? Вряд ли дружно молились за упокой любовника и мужа. Скорее Алексей предположил бы, что в церкви разыгралось продолжение утреннего скандала. И самое главное, при таком раскладе госпожа Вельская – последний человек, видевший Глафиру Степановну перед смертью. Но вот где был и что делал господин Туманов, остаётся совершенно неясным. В любом случае возле церкви Алексей его не видел.

Ёршик рядом нетерпеливо завозился. Алексей повернулся к нему:

– А выстрел? Ты слышал выстрел до взрывов?

– Не-а. Не слышал. Полиция спрашивала уже.

– И что ты рассказал?

– Да то же, что тебе, что выстрела не слышал. А следователь за то обозвал меня, как, говорит, ты не слышал, коли на кладбище был. И велел говорить, что слышал. Но мы без надобности врать не приучены. А про важную барыню он и не спрашивал, больше тобой интересовался, что делал да куда пошёл.

Интересно получается, значит, информации про Вельскую у Макрушина нет, а вот выстрел ему почему-то очень нужен! Алексей раскрутил трость и вынул рублёвую купюру. Мальчишка, глядя на этот фокус, даже присвистнул от удивления, но расспрашивать поостерёгся. И, получив рубль, мигом исчез, даже не попрощался.

Алексей же посидел ещё некоторое время, переваривая услышанное. Вельская была на кладбище перед взрывом, но это, к сожалению, не подтверждает её причастность к гибели Глафиры Малиновской.

Он поёжился. Солнце садилось, и с каждой минутой становилось холоднее. Ещё полчаса назад аромат яблок и шуршание листьев создавали особое осенне-лиричное настроение, а сейчас яблони накрыли серой тенью его скамейку, стало холодно и неуютно. Казалось, что деревья переменили к нему отношение, утратили дружелюбный настрой и сейчас задумывают что-то нехорошее. Алексей усмехнулся. Вот уж действительно, если долго думать, можно додуматься до невероятной глупости. Но настроение стремительно портилось, хотя причиной тому был, конечно, не заговор деревьев, а то, что впереди его ждало ещё одно неприятное дело – извинения перед матерью за вчерашнее поведение в квартире у Варвары Дмитриевны.

Глава 29

Кувшин с белыми камешками

К дому родителей Алексей шёл, не поднимая головы. Найти на улицах Москвы белый камешек – задача не такая уж простая, как может показаться, всё ж не южный берег. Но был и запасной вариант: на его пути стояла старая церковь с мощёным двором. Там камешек отыскать вернее, чем на панельных тротуарах или брусчатых мостовых[71].

Дарить матери белый камешек в знак примирения было личной традицией Алексея. Елена Сергеевна рассказывала, что первый камень он принёс ей года в три. За что она рассердилась на малыша, уже не помнилось, а вот то, как было умильно и трогательно, когда Алексей, не умеющий толком говорить, сунул ей в руку своё детское «сокровище», Елена Сергеевна вспоминала много раз. Алексей никогда не спрашивал, но почему-то ему казалось, что у матери в комнатах есть кувшинчик или шкатулка с маленькими белыми камнями, которые он подарил ей за эти годы. Совершенно бессмысленные для других, для них двоих эти камешки были настоящей ценностью.

В особняке Эйлеров царило то особое напряжение, какое бывает на больших праздниках. Родители принимали гостя, и