В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
— Значит, мы даже не уверены, что он египтянин, хотя он тут же растолковал мне значение той надписи, когда я его спросил… Кстати, куда делся скарабей? А, вот он, — сказал Аврелий, беря в руки бирюзовый кулон. — Неплохо бы проверить, правильно ли этот мнимый жрец истолковал молитву.
— Какая жалость, что Нефер осталась в Риме. Она могла бы нам помочь, — вздохнул Кастор, имея в виду египетскую массажистку сенатора.
— Думаешь? Мне кажется, наша Нефер вряд ли способна перевести церемониальный язык своих древних предков. А ты, неужели ты не умеешь читать иероглифы, после стольких лет, проведенных в Александрии? Я несколько раз пытался их выучить во время своих поездок в Египет, но так до конца и не осилил, — сказал сенатор.
— Эта письменность используется только в официальных документах, господин. В Александрии еще есть те, кто немного знает исковерканный демотический, но основная масса населения теперь пишет только по-гречески, и даже литании в честь Исиды читают на этом языке. Впрочем, мы всегда можем попытаться разобраться вместе, — заявил Кастор, принимаясь разглядывать амулет. — Вот, здесь гусь, что, если не ошибаюсь, означает «сын», а этот прямоугольник, открытый снизу, может означать «дом». Затем идут две женщины и сокол, а за ними — какая-то закорючка.
— Странно, человеческие фигуры изображены лицом друг к другу, — внезапно заметил Аврелий. — А ведь обычно именно направление, в котором нарисованы персонажи, указывает, с какой стороны читать фразу. Иероглифы ведь можно писать безразлично — справа, слева, сверху или снизу, а иногда даже по диагонали!
— Действительно, несоответствие, — согласился секретарь.
— Может, стоит приложить еще немного усилий, Кастор. Я помню, например, что эта палочка, похожая на изогнутую стрелу, всегда обозначает царя, — размышлял патриций.
— Выбрось из головы идею перевести надпись, господин. Даже если со временем тебе удастся расшифровать все идеограммы, в чем я позволю себе усомниться, ты все равно останешься ни с чем, потому что в египетской письменности есть слова, состоящие из двух или даже трех знаков, которые имеют фонетическое значение, как буквы алфавита.
— Ты прав, мы ввязались в безнадежное дело. Одних только слов, образованных знаком, означающим «царь», — десятки, и все с разными значениями. Но вот что мне приходит в голову… — сказал Аврелий, с предельным вниманием изучая талисман. — Взгляни-ка на эту надпись. Иероглиф, о котором я говорил, вставлен между двумя другими, составляющими слово…
— Ну и? — недоуменно спросил секретарь.
— Это немыслимо. Я уверен, что из уважения к божественной крови фараонов символ царя всегда пишется в начале слова…
— На что ты намекаешь? — спросил секретарь, поглаживая свою острую бородку.
— Кастор, эта надпись не означает ровным счетом ничего. Это лишь бессвязный набор знаков, нацарапанных как попало кем-то, кто не имел ни малейшего понятия о древнеегипетском, — убежденно заявил Аврелий.
— Значит, это подделка, созданная лишь для того, чтобы произвести впечатление на простаков! — заключил секретарь.
— Готов поспорить! Впрочем, меня это ничуть не удивляет. Нам следовало сразу догадаться, что это афера! Восточные религии — золотое дно. Чтобы сестерции потекли рекой, достаточно пары амулетов, нескольких торжественных процессий, немного экзотической и таинственной атмосферы. А тому, кто пытается копнуть глубже, отвечают, что некие тайны доступны лишь посвященным…
— Египтяне — мастера одурачивать чернь. Вся эта театральщина, эти исполинские изваяния, эти боги со звериными головами производят огромное впечатление. Добавь сюда несколько искусно состряпанных чудес…
— Кстати о чудесах, что в городе говорят о жене претора?
— Муж потребовал бы развода, не роди она ему в скором времени наследника, а она была недостаточно богата, чтобы прожить на возвращенное приданое. Сын был ей совершенно необходим, и, оказавшись в безвыходном положении, она без колебаний обратилась к Палемнону.
— Который, надо полагать, не поскупился на старания, чтобы чудо свершилось! — с сарказмом закончил сенатор.
— Но как же внезапное исцеление Вибия, свидетелями которого были сотни верующих, — заметил Кастор.
— Если только недуг, которым он страдал, и впрямь был так серьезен. Ты же знаешь, что многие болезни вызваны самовнушением… все трактаты об истерии, включая труды Гиппократа, предостерегают от мнимых хворей.
— А близкое знакомство, которым Ипполит, по его словам, удостоился с Богиней? — спросил секретарь.
— А вот эту подробность я намерен выяснить лично. Я внимательно наблюдал и за Эглой, и за Арсиноей, и был бы совсем не против, если бы одна из них под покровом ночи заняла место Исиды и навестила меня во время посвящения! — пошутил Аврелий.
— Остается хранитель, который, однако, утверждает, что всю ночь провел с женой. Кто знает, не лжет ли она, чтобы его выгородить…
— Не думаю. С Фабианой не забалуешь. К тому же, судя по тому, как косо она смотрит на двух юных жриц, я готов поклясться, что она в открытую не одобряет некоторые экстазы, в которых от мистики очень мало. Пойду-ка я спрошу у нее подтверждения алиби мужа… мне кажется, она единственная среди всех приверженцев храма, у кого голова на плечах!
Прежде чем принять его в своей каморке, женщина плотно запахнула на себе скромнейшую паллу, застегнутую до самого запястья, и позаботилась прикрыть голову покрывалом, чтобы защититься от возможного нескромного взгляда.
Аврелий нетерпеливо фыркнул. Он не доверял женщинам, которые выставляли свою стыдливость напоказ, словно боевое знамя, так же как и многим своим согражданам, слишком кичившимся своей римской добродетелью. Опыт научил его, что показная строгость на людях часто служит лишь ширмой для нравов, далеко не безупречных.
Фабиана, однако, не походила на лицемерку. Обращаясь к нему, она держала глаза опущенными, и смущение, которое она выказывала, оказавшись с глазу на глаз со столь важной особой, казалось неподдельным.
— Да, возможно, среди последователей Исиды есть и нечестные на руку, — неохотно признала женщина. — Слишком много денег крутится в храме, чтобы не заподозрить корысти в чьей-то набожности. Я пыталась предостеречь мужа на этот счет, но он и слышать ничего не хочет. Когда он узнал о беременности жены претора, то оставил свою работу конюха и перебрался сюда хранителем храма на куда меньшее жалованье, уповая, что то же чудо произойдет и с нами. Он
