Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Очнулся он от аплодисментов. В гулкой палате они звучали особенно громко и восторженно. Вельская махнула рукой, прерывая их. Моментально переменившись, она запела новое. След от слезы Вельская отёрла тыльной стороной ладони, игнорируя протянутый Тумановым платок. Тот, демонстрируя разочарование, сел на место.

Алексей внезапно осознал, в чём заключается главная сила Вельской. Своим голосом она поднимает в людях то, к чему они сами, отдельно от неё, боятся прикасаться. Она позволяет им видеть и чувствовать. Это притягательно, как бездна. Так же красиво и страшно.

Он постарался больше не слушать. Цеплялся за разум, заставляя себя смотреть на детали и анализировать происходящее. Иначе он вновь окажется там, где чувства слишком сильны, где нет правильных ответов и девушка с лисьими глазами стоит слишком близко. А ещё там боль, которую не заглушить лекарствами. Хотя… Алексей спасительно задумался.

Если допустить, что эмоции – в той же мере производное тела, как и остальные ощущения, тогда на их интенсивность можно влиять медикаментозно. Опиаты притупляют физическую боль, но могут ли они повлиять на боль души? Алексей вспомнил блаженную пустоту, наполнявшую его жизнь, пока он был пациентом в этом госпитале. Стараниями Варвары Дмитриевны он получал изрядную порцию обезболивающего и был избавлен… вообще от всего. Алексей осознал, что его не волновало тогда ничего, кроме изредка возвращающейся боли в бедре. Другого не существовало, эмоций не было. И нельзя сказать, что это было плохо. Неизвестно, какая боль мучила бы его сильнее, от ранения или от невыносимой вины. Лекарства действительно глушат душевную боль. Почему же человечество не пользуется этим?

Алексей поднял глаза и увидел ответ на лице молоденькой сестрички. Она улыбалась, не замечая собственных слёз, глядя на волшебную птичку, которая уже родилась в руках слепого солдата. Спасаясь от боли, можно лишиться и остального, потому что радость уйдёт вместе с нею. Лекарство отберёт без остатка всё, что делает человека живым.

Вельская уже закончила петь и с жадностью оглядывала аплодирующих ей людей, впитывая их восторг и благодарность. Она слегка подрагивала, будто мёрзла, но может, от возбуждения. Певица улыбалась, глядя на зрителей особым, понимающим взглядом, будто говоря людям: «Я знаю, к чему вы сейчас прикоснулись». Внезапно она остановила взгляд на слепом солдате и пошла к нему. Все замолчали.

Вельская приблизилась, разглядывая птичку. Потом протянула руку и взяла её. Ладонь раненого безвольно скользнула вниз. Сестричка ахнула. Анна Юрьевна наклонилась ниже, внимательно поглядела на солдата, поднесла ладонь к его губам. Через мгновение поцеловала его в лоб. «Он умер!» – выпрямившись, объявила она.

И в этот момент все задвигались. Дубов, ругнувшись, метнулся к пациенту и принялся искать пульс. Сестра милосердия зарыдала в голос, её тут же постарались увести. Остальной персонал разгонял больных по палатам. Вельская не спеша вышла в коридор со всеми, между делом передав птичку Туманову.

Перформанс закончился.

Глава 27

Leukaemia

Алексей наблюдал суету, образовавшуюся в импровизированном концертном зале, и хмурился. И часа не прошло, а в госпитале уже две смерти. Это плохо. Прав был Дубов, несчастливый день. Но он тут же одёрнул себя. Ещё не хватало! Вскоре он начнёт как Дубов плевать через плечо и садиться на уроненную историю болезни!

Алексей вышел в коридор госпиталя и отыскал глазами Туманова.

– Господин Туманов!

Концертный директор замедлил шаг и обернулся.

– Андрей Давидович, прошу вас, верните свистульку.

Алексей протянул руку за птичкой. Вельская с изумлением взирала на него.

– Простите, Анна Юрьевна, это сделано не для вас.

– Вот как?

Вельская поджала губы, но тут же скомандовала немного резче, чем следовало:

– Ну что же вы, Андреа, верните птичку! Видите, Алексей Фёдорович волнуется.

Туманов молча протянул свистульку Алексею.

– Простите ещё раз, – положение было довольно нелепым, но по-другому сделать Алексей не мог, – и спасибо за выступление. Для раненых это большое событие. Вы порадовали людей.

Вельская фыркнула, а господин Туманов принял отсутствующий вид, будто Алексей сказал глупость, но было неприличным это заметить. Алексей отчего-то сразу понял, что «радовать людей» – последнее, что стала бы делать величайшая из певиц.

– Андреа, милый, подготовь автомобиль! – приказала Вельская.

Господин Туманов тут же исполнительно исчез, а Вельская произнесла недовольно:

– Какой чудовищный запах в вашей больнице, Алексей Фёдорович, не могу больше выносить его ни минуты!

Она решительно направилась к двери в конце коридора, выходящей на больничный балкон. Алексей принюхался. Пахло хлорной известью и камфорой, как всегда. Алексей отдал птичку первой попавшейся сестре милосердия с наказом отнести её плачущей сестричке и вышел на балкон следом за певицей.

Вельская стояла, глядя во двор пустым и равнодушным взглядом. К лицу она прижимала платок, а при появлении Алексея отвернулась.

Во дворе госпиталя господин Туманов беседовал с шофёром, натирающим и без того сияющие бока «Лорелея». Вельская смотрела на концертного директора, а Алексей искоса разглядывал лицо певицы. Если в помещении умело наложенный грим придавал ей иллюзию свежести, то в ярком солнечном свете следы возраста и бессонной ночи были хорошо заметны. Под носом было покраснение – у примы случилось кровотечение, и она безуспешно пыталась убрать платком его следы. В целом Вельская выглядела уставшей, причём уставшей много дней назад.

Спустя несколько минут Вельская недовольно заметила:

– Нельзя столь бесцеремонно разглядывать даму, Алексей Фёдорович. Чувствую себя как на приёме у врача.

– Я и есть врач. Не смущайтесь. Вам нехорошо?

Вельская в ответ только дёрнула плечом. Она подняла руку, намереваясь опустить вуаль, но передумала. Наоборот, повернулась к Алексею и, глядя ему в лицо, произнесла:

– Быть королевой сцены[68] – тяжкий труд, иногда невыносимый.

Она лучезарно улыбнулась, сделала шаг… и, потеряв сознание, упала. Не так ловко, как падают в руки кавалера барышни на балах, а тяжело и некрасиво, глухо ударившись о пол. Алексей тоже повёл себя не как романтичный кавалер. Присев рядом, он перевернул певицу и, проверяя пульс, закричал во весь голос:

– Носилки! Санитаров сюда!

* * *

Алексей смотрел на бледную женщину, лежащую без сознания на узкой больничной кровати, и не мог понять, где та жизненная сила, которая ещё полчаса назад колыхала весь госпиталь? Из каких глубин поднимались жизнелюбие и весёлость, зацепившие его на бульваре? Сейчас Вельская казалась исчерпанной до дна.

Алексей принял из рук сестры милосердия шприц, чтобы сделать Анне Юрьевне укол «Супраренина»[69]. Введение адреналина должно мобилизовать организм и заставить его бороться за жизнь. Пока не известен точный диагноз, другого