Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
– Вы проиграли, господин Туманов!
Толстяк плюхнулся на ближайшую скамейку, пытаясь отдышаться. Барышня подкатилась к Алексею, протягивая всё тот же зонтик:
– Хватайтесь! Я помогу вам встать.
Алексей смог лишь процедить:
– Благодарю покорно. Я сам.
Он с трудом поднялся, не утруждая себя отряхиванием брюк. В темноте всё равно не видно, а стоять согнувшись – нет уж, увольте. Он тяжело опёрся на трость и поднял глаза на бессовестную барышню. Перед ним, покачиваясь на роликах, стояла Анна Юрьевна Вельская. И улыбалась точно юная озорница, которая настолько уверена в любви окружающих, что и не собирается скрывать откровенные проказы.
– Простите, я не хотела причинить вам вред. Но вам так некстати вздумалось меня ловить!
Повернувшись, она уселась на скамейку рядом с толстяком. Тот проворчал:
– Вы угробите меня, Анна Юрьевна. Моё сердце так скачет, что я даже опасаюсь говорить, вдруг оно выпрыгнет через рот!
Вельская засмеялась бархатным смехом:
– Не говорите ерунды, Андреа, вы переживёте нас всех! И, кстати, вы проиграли мне рубль! Я не упала, и вы меня не догнали! Я требую свой выигрыш немедленно!
Голос её, низкий и глубокий, Алексей уже слышал на похоронах Малиновского. Но тогда говорила прима, предводительница московского общества. Сегодня же он весьма неожиданно звучал из уст шаловливой барышни, подшучивающей над своим неуклюжим спутником.
Толстяк, кряхтя, полез за пазуху, достал портмоне и вынул зелёную купюру[56].
– Я дам вам три, Анна Юрьевна, если обещаете больше так меня не гонять!
Вельская приняла купюру, насмешливо помахала ею в воздухе:
– Однако мой сегодняшний гонорар невелик!
И в этот момент Алексей со всей ясностью понял, что великая певица, королева романсов Анна Юрьевна Вельская попросту прогуляла свой концерт. И почему-то это легкомыслие было ему симпатично.
Тем временем Вельская обратила внимание на него:
– Ну что вы молчите, молодой человек? Вы утратили речь при падении? Представьтесь же!
Алексей откашлялся:
– Эйлер, Алексей Фёдорович, к вашим услугам.
Вельская склонила голову на бок, рассматривая его. Взгляд её скользил и опутывал сетями. Стоять под ним было неуютно, но и пошевелиться он не мог.
– Красивый… – негромко произнесла Вельская.
Алексей почувствовал, как резко кровь прилила к лицу. Остаётся надеяться, что в темноте этого не видно. Но Вельская уже обращалась не к нему:
– Где моя обувь, Андреа?
Толстяк пошевелился и вынул из недр пальто расшитые бисером мягкие сапожки. Вельская повернулась на скамейке и закинула ноги толстяку на колени. Тот принялся ловко расшнуровывать ролики. Выглядело это настолько интимно, что Алексею стало неловко, будто он подглядывает за чужой супружеской жизнью.
Вельская сунула ноги в сапожки.
– Боже, какое блаженство!
Она встала и подошла к Алексею. Без коньков она оказалась совсем невысокой, ей приходилось изрядно задирать подбородок, чтобы смотреть Алексею в лицо. Однако это положение не отменяло снисходительной насмешки на её устах.
– Чем вы занимаетесь, Алексей Фёдорович?
– Я хирург, служу в лазарете имени императрицы Марии Фёдоровны, – второй раз за вечер сообщил Алексей.
– Вы лечите людей?
– Лечу.
– И они после этого не умирают?
Алексей удивился. Но Вельская уже не улыбалась, вопрос задавала серьёзно, с лёгким напором.
– Почему же… умирают. В свой срок.
Вельская прищурилась:
– И вы спорите с этим сроком, господин Эйлер?
– Я… не знаю. Просто пытаюсь помочь. Делаю то, чему меня научили. Но конечный результат всё же определяю не я.
– А кто же?
– Тот, кто знает срок. Тот, кто решает, будет ли этот человек жить дальше.
– Но, если вы не вмешаетесь, человек умрёт вероятнее?
– Этого я сказать не могу. Я вмешиваюсь, чтобы я сам мог дальше жить.
Вельская помолчала, по-прежнему внимательно разглядывая лицо Алексея.
– Хороший ответ. Вы умны.
– Спасибо. А вы, по всей видимости, прямолинейны.
Вельская улыбнулась и согласилась:
– Есть такой грех.
– Почему вы променяли своё выступление на ролики? – Алексей ужаснулся бы собственной бесцеремонности, если бы не усталость и боль в ноге.
Вельская взглянула на него с интересом. Для неё, привыкшей к почитанию, прямые вопросы были редкостью.
– Вы видели этих людей? В кабаре? Я не захотела делить этот вечер с ними. Оставила его себе. Вас удовлетворяет такой ответ?
Алексей кивнул.
Вельская повернулась к толстяку и поинтересовалась:
– Как ваше сердце, Андреа? Осталось на месте? Видите, я подбила нам доктора.
Толстяк, поднимаясь со скамьи, добродушно проворчал:
– Моё сердце ни один доктор не вылечит. Часть я давно потерял, а вторая хранится у вас, Анна Юрьевна.
Вельская подняла глаза на Алексея и шепнула:
– Андреа у нас романтик!
Толстяк подошёл к Алексею, снял с головы котелок и протянул круглую ладошку:
– Андрей Давидович Туманов, страдающий паладин[57] и концертный директор величайшей из певиц.
Алексей осторожно пожал ладонь толстяку.
Несмотря на чрезмерную тучность, господин Туманов не производил отталкивающего впечатления. Большое круглое лицо с широкими, почти соединяющимися бровями выглядело добродушным, вероятно, из-за ласковых прищуренных глаз. Тщательно зачёсанные назад волосы держались за счёт бриолина[58], и причёска Туманова не пострадала ни от бега, ни от котелка, который он то снимал, чтобы промокнуть пот на лбу, то снова надевал. Полные губы смешно пришлёпывали, будто толстяк продолжал говорить, даже когда не произносил ни звука. Говорил же Туманов с характерным южным акцентом, старательно избегая неправильностей в речи.
– Простите, уважаемый, я подставил вас под удар, но я всегда боюсь, что Анна Юрьевна упадёт и ушибётся. Она ведь совершенно безрассудна!
Судя по экспрессии[59], с которой он это произнёс, при падении Анна Юрьевна должна была разлететься вдребезги. Вельская засмеялась и очень по-простому, с дружеской нежностью, прислонилась к круглому плечу Туманова.
– Пойдёмте домой, Андреа, я устала.
Концертный директор тут же встрепенулся и принялся за извозчика, причитая, что зря они отпустили автомобиль и что такой даме не пристало ездить в наёмном экипаже.
Пока он суетился, Алексей, опасаясь, что Вельская исчезнет так же неожиданно, как появилась, проговорил:
– Анна Юрьевна, не хотели бы вы выступить в нашем госпитале? Возможно, солдатская публика понравится вам больше, чем господа из кабаре.
Вельская, склонив набок голову, пару секунд подумала.
– Хорошо, я приду. – Она согласилась так просто, будто речь шла о приглашении на чай.
Туманов тем временем нашёл извозчика и махал от дороги руками, подзывая Анну Юрьевну.
– До встречи, Алексей Фёдорович. Не потеряйте мой портрет! – засмеялась Вельская и упорхнула.
